Наталия Антонова - Выстрел в ночи [litres]

– Но они же такие разные! – попытался воззвать к ее разуму Кочубеев.

– Ну и что с того? – погасила его недовольство Андриана. И добавила уверенно: – Во всяком случае, они должны были где-то пересечься.

Полковник обреченно вздохнул. Они проговорили еще некоторое время. Вернее, говорила она, а Кочубеев молчал, качал головой и вздыхал. Андриане Карлсоновне очень хотелось достучаться до полковника, объяснить ему, что сведения, собранные ею, очень важны. Но он оставался слеп и глух, отказываясь воспринимать ее всерьез. Под конец разговора на лице Кочубеева появилась легкая отеческая улыбка, словно он уже решил про себя: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. И это при том, что она была лет на двенадцать, если не больше, старше его. С каждой минутой Андриана все отчетливее понимала, что Кочубеев считает ее розыск девичьими забавами. И у него нет ни времени, ни желания вникать в них.

– Хорошо, – наконец сказал он, – оставьте свои бумажки у меня на столе. Я на досуге почитаю их. А пока, – он поднялся со своего начальственного стула, приподнял Андриану с ее места, поставил на ноги и, потихоньку подталкивая, довел до двери, после чего выставил за порог, вежливо пожелав на прощание: – Всего хорошего.

– Мы еще увидимся! – воскликнула оскорбленная до глубины души Андриана Карлсоновна. Она не видела, как полковник судорожно поморщился за ее спиной, очевидно, опасаясь, что она повадится ходить к нему с неприличными предложениями своей абсолютно не требующейся ему помощи.

В кабинет тем временем просочился лейтенант Горшков. Он сочувственно посмотрел на полковника и спросил:

– Достала она вас, Николай Егорович?

– Не без этого, – усмехнулся тот.

– А что с этим делать? – Лейтенант кивнул на камень и прозрачную папочку, оставленные Андрианой. – Выбросить?

– Еще чего? – прикрикнул на подчиненного полковник, привыкший приобщать к делу все, что попадается под руку, даже если на данный период времени оно кажется нелепым. – Я сам уберу в сейф, пусть пока полежит.

Горшков ничего не ответил, только пожал плечами в том смысле, что начальству виднее.

Андриана тем временем, оказавшись в коридоре, решительно замаршировала к выходу, но вдруг остановилась, точно споткнувшись. На одном из стульев, рядком стоящих напротив кабинетов, сидела старая женщина и горько плакала. А мимо сновали сотрудники, и никому не было до нее дела.

Андриана Карлсоновна села рядом с женщиной и осторожно спросила:

– Вы к кому-то на прием?

Женщина помотала головой:

– Нет, я уже была там, – она кивнула в сторону кабинета, соседствующего с тем, который Андриана только что покинула.

Сыщица осторожно погладила морщинистую руку женщины.

– У меня сыночка убили, – всхлипнула та, – еще в конце января, а убивца никак не сыщут. Один он у меня был! – Женщина заплакала сильнее. – Мне уже сорок было, когда я его родила, еле выносила сыночка моего. А потом он слабенький рос, я его холила, лелеяла, на двух работах убивалась, сначала, чтобы питание у него было хорошее, чтобы летом на море возить, потом, чтобы на ноги поставить и в люди вывести. А они застрелили его!

– Кто застрелил? – невольно вырвалось у Андрианы.

– Так не знает никто! А они, – она стала махать рукой на все кабинеты подряд, – и не ищут! И мне сюда ходить не велят!

– Почему?

– Говорят, что я им работать мешаю. А если что появится у них, так они сами ко мне приедут. Но я не верю им! Не верю! – Женщина закрыла лицо руками, но слезы просачивались сквозь ее пальцы и текли по рукам, скользя по руслам морщин.

– Давайте выйдем отсюда, – тихо сказала Андриана, – я провожу вас домой.

– Не хочу я домой. Никто меня там не ждет.

«Одинокая, как я, – подумала Андриана, – но меня хоть Фрейя с Марусей ждут».

– Если не хотите домой, – сказала она женщине, – можно на улице посидеть.

Старушка позволила Андриане поднять себя и вывести на улицу. Андриана Карлсоновна помнила, что сразу за углом находится маленький зеленый скверик с фонтанчиком. А у входа в сквер располагалось под зонтиками маленькое, всего на дюжину мест, уличное кафе. Но днем свободными были почти все столики. Именно туда Андриана и отвела женщину, усадила ее за столик, купила две порции мороженого. Сама Андриана мороженое обожала, поэтому надеялась, что и ее новую знакомую оно тоже успокоит.

– Меня зовут Андриана Карлсоновна, – решила наконец представиться она. – А как зовут вас?

– Евдокия Прокофьевна Маровецкая, – отозвалась женщина и добавила тихо: – А сына моего звали Илюшенькой.

– У вас, наверное, остались внуки? – осторожно спросила Андриана.

– Увы, – печально вздохнула женщина, – не успел мой Илюшенька жениться.

– Сколько же ему было лет?

– Сорок четыре годочка. Молоденький еще совсем. – И, заметив изумленный взгляд Андрианы, добавила: – Илюшенька был фотографом. Снимал всякие мероприятия, моделей. Иногда и ночью. Вот ночью его возле клуба «Влюбленные сердца» и застрелили. – Женщина снова заплакала.

Андриана быстро пододвинула ей вазочку с мороженым:

– Вы ешьте, Евдокия Прокофьевна, мороженое очень вкусное.

Женщина покорно кивнула, а потом спросила:

– Хотите, я покажу вам фотографию своего сыночка?

– Хочу, – ответила Андриана.

Евдокия Прокофьевна порылась в сумке и достала несколько снимков.

– Я их все с собой ношу, – объяснила она, – это мое главное сокровище.

Андриана взяла из ее рук фотографии и посмотрела на первую из них, с которой на нее смотрел симпатичный, импозантный мужчина, которому никак нельзя было дать сорок с хвостиком.

– Сколько лет на этой фотографии вашему сыну?

– Так вот сорок четыре и есть, – тяжело вздохнула Евдокия Прокофьевна. – Его за неделю до убийства Сеня сфотографировал.

– А кто такой Сеня?

– Так сосед мой по лестничной клетке!

– А почему он решил сфотографировать вашего сына?

– Как почему? – удивленно моргнула старая женщина. – Жена Сени Лидочка по просьбе моего Илюши за мной присматривает. То лекарства купит, то провиант, то еду приготовит, а если мне занеможется, то и приберется.

– Ваш сын им платил?

– Приплачивал, – не стала скрывать Евдокия Прокофьевна, – как же без этого. Они люди небогатые, но честные. Лидочка всегда мне все чеки приносила. Я ей говорю, Лида, зачем ты, не надо! Неужто я тебе не верю. А она отвечает мне: «Евдокия Прокофьевна, мне самой так спокойнее», – снова вздохнула Маровецкая.

«Я бы на месте соседки тоже все чеки сохраняла», – подумала Андриана. И спросила:

– Но я все-таки не поняла, зачем сосед Сеня вашего сына сфотографировал.

– Илюшенька сам его попросил. Когда он пришел, Сеня как раз Лиду с дочкой фотографировал, вот Илья и говорит со смехом: «Я всю жизнь всех фотографирую, хоть бы меня кто снял». Вот Сеня его и щелкнул.