Алексей Петров - Черный Гиппократ

«Преподаватель», складывая в сумку личные вещи, выгребая из тумбочки пустые и полупустые баночки и бутылочки, слушал Виталия Сергеевича вполуха, время от времени с интересом поглядывал на Нестерова, который лежал на койке поверх одеяла.

Виталий Сергеевич продолжал:

— Наш Иванов — настоящий доктор. Но и администратор толковый. Даже главврач прислушивается к его мнению. Иванов часто задает тон. Хоть и молодой… Молодость — это, как известно, поправимо… Так вот, я слышал… Блох говорил с тем молодым ординатором, что если клинику будут приватизировать, — еще не известно, кто в ней станет хозяином. У Иванова отличные шансы обойти на прямой старого главврача. Сила Иванова в том, что он уже вкладывает деньги…

Из коридора через приоткрытую дверь доносилась какая-то суета: скрипели и хлопали двери, ходили и громко разговаривали сотрудники в белых халатах, по коридору быстро провезли каталку, на ходу над кем-то держали капельницу… Такая рабочая суета часто бывает в хирургических отделениях…

Нестеров хотел есть. Необыкновенно хотел есть. Он хотел есть страшно. Он ловил себя на том, что сегодня с утра все чаще возвращается к мысли о еде — любой. А у Вики так много вкусного было в пакете. Она перечисляла: молоко, кефир, бутерброды с колбасой, бульон, вареная рыба… Сил не было терпеть этот лютый голод. От голода, кажется, и боль совершенно прошла… Нет, боль конечно, была, но как-то притупилась, запряталась куда-то под ребра. На нее подействовал атропин: боль сидела под ребрами расслабленным дремлющим зверьком. А вот на голод атропин не действовал. Голод-зверь рос на глазах…

Владимир, тяжело вздохнув, повернулся на правый бок и увидел, что «преподаватель» уже уложил свои вещи и теперь сидит и смотрит на него.

Наверное, удивление отразилось в глазах Владимира.

«Преподаватель» дружески кивнул ему и сказал:

— Не спешите оперироваться, — он сказал это очень тихо — так, чтобы не слышали другие. — И не верьте тому, что этот умник говорит про Иванова.

— Вы что-то такое знаете? — Владимир тоже старался говорить тихо.

— Я врач, — признался сосед по койке. — Но только этого никому не говорю. Я отказался от операции. Мне показалось, что, как и вам, Иванов «клеил» не тот диагноз…

— Вы думаете… — Нестеров с тревожными глазами замолчал на полуслове.

— Я думаю, Иванов раз за разом вершит одну и ту же врачебную ошибку… Быть может, он чересчур увлечен бизнесом и импортной аппаратурой?.. Не могу сказать!.. Но полагаю, что ваши дела не так уж плохи. Поверьте, с камушком в желчном пузыре люди живут до ста лет — и ничего. Сделайте выводы насчет диеты и, быть может, все будет нормально…

Нестеров был обескуражен. По двум причинам. Во-первых, его поразило такое совпадение, что рядом с ним лечится еще один доктор-инкогнито. А во-вторых, у него самого возникали сомнения на счет компетенции доктора Иванова. Хотя Нестеров и пытался кое-чему найти оправдания.

И Владимир повторил свой вопрос:

— Вы, наверное, что-то знаете?..

Сосед по койке с сумрачным видом развел руками:

— Я ничего не могу сказать. Ведь подозрения — не факты. Но обстановка в отделении мне не нравится. И не симпатичен сам Иванов… Несмотря на все дифирамбы Виталия Сергеевича. Что-то воспротивилось во мне. Не смог я со спокойной душой отдаться под нож Иванова…

Здесь в палату заглянула Маргарита и как-то прохладно посмотрела на соседа Нестерова:

— Вы уже собрались?

— Да, это недолго.

— Вот ваша выписка, — она протянула ему листок бумаги. — Заведующий уже подписал и поставил печать.

Сосед по койке глянул в выписку и удовлетворенно кивнул:

— Как я и предполагал.

— Что вы предполагали? — не поняла Маргарита.

— Диагноз правильный…

— Ну, конечно!.. А как же еще!.. — Маргарита была патриотом своего отделения.

— Нет, ничего! — доктор-инкогнито неопределенно повел рукой и подхватил с тумбочки сумку, поднялся: — Всем желаю скорейшего выздоровления.

Выходя из палаты, он со значением посмотрел в глаза Нестерову…

Как уже догадался читатель, в этом же здании на первом этаже располагалась кафедра судебной медицины. А в подвале — обширном, глубоком, с толстыми стенами (как в бомбоубежище), и с окнами под самым потолком, выходящими во двор больницы на уровне тротуара, — был морг. Помимо основной своей деятельности — учебной, кафедра занималась еще судебной экспертизой, в компетенцию которой, как известно, входит: освидетельствование лиц, исследование трупов, исследование вещественных доказательств и экспертизы по делам следственных и судебных дел. Разумеется, освидетельствование живых лиц это и есть то снятие побоев — столь широко известный и печально популярный в народе акт. Исследование трупов — это понятно, что такое; особенно пристальным вниманием пользуется смерть наступившая в результате травмы или отравления, а также скоропостижная и внезапная смерть. Ну, а исследование вещдоков и экспертизы по материалам следственных и судебных дел — это как раз те тонкости, на которых мы не будем останавливаться здесь.

Если освидетельствование живых лиц делается на собственно кафедре — в одном из кабинетов, специально для того оборудованном, то исследование трупов производится в подвале — на одном из секционных столов, специально для того поставленном. В учебное время — осень, зима, весна — вскрытия на кафедре происходит чаще всего в присутствии или при участии студентов медицинского института.

И сегодня было одно из таких, можно сказать, рутинных, ничем не примечательных вскрытий. Труп мужчины средних лет лежал на столе — под окном. Вокруг трупа стояли человек пятнадцать студентов и студенток в белых халатах, в колпачках и масках — совершенно обезличенных этими самыми халатами, колпачками и масками (вероятно, друг друга они узнавали лишь по глазам и голосу, все остальное было спрятано; впрочем девушек можно было узнать по степени прямизны и по конфигурации голеней — в простонародье — ног, а юношей — по обуви). Среди этих склоненных над трупом в дружном порыве школяров от медицины находился человек постарше, лет двадцати восьми (впрочем тоже молодой, и если б не его уверенный, хозяйский, значительный вид, его трудно бы было отличить от студентов), — ассистент кафедры Антон Петрович Самойлов. Он, стоя у стола с острым, как бритва, секционным ножом в руках, говорил скучным голосом о теме занятия, а студенты с весьма впечатлительным видом внимали — смотрели то на Антона Петровича, то на сверкающее лезвие ножа, то на труп, раскинувшийся во всей своей совершенно естественной наготе, то вертели головами, попутно оглядывая подвал. А подвал был очень длинный. Ровным рядом, как солдаты на параде, стояли секционные столы: где-то пустые, а где-то и нет. В полутемной глубине подвала, в дальнем углу почему-то были свалены в кучу три или четыре трупа. Вдоль одной из стен вытянулись холодильные камеры. Тут и там горели, монотонно гудели и подмигивали холодным светом лампы на потолке — из семейства газосветных. На небольших столиках, напоминающих сервировочные, были разложены инструменты.