Алексей Петров - Черный Гиппократ

Фаина горделиво вскинула голову:

— Я скажу ему: у тебя маленькие ручки, у тебя маленькие ножки. Значит, и все остальное маленькое… Скажу: поэтому ты не в моем вкусе…

Иванов удивленно повел бровью и, повернувшись к Фаине спиной, махнул еще рюмку коньяка. Потом осмотрел свою руку: он держал ее ладонью кверху, растопырив длинные тонкие «хирургические» пальцы.

Сказал со знанием дела:

— У меня большие руки!..

Фаина при этом вся вспыхнула:

— О, Саша! Как ты мог подумать?.. О тебе и речи нет! У тебя не только руки, у тебя все большое… Уж кто-кто… а я это могу засвидетельствовать. Если б у моего Куртизанова были такие большие и «знающие» руки…

Александр Александрович посмотрел на Фаину благодарно:

— Давай договоримся так: я подарю тебе то, что ты хочешь, но все-таки открой стол и возьми себе несколько…

Фаина Петровна не заставила себя уговаривать. Плавно покачивая роскошными бедрами, она подплыла к столу и, выдвинув верхний ящик, склонилась над ним. При этом подол ее халатика действовал, наверняка, в соответствии с ее замыслами. Вытянув лебединую шейку, Фаина заглянула в ящик, покачала головой. Взяла одну сотню, вторую… Рука ее скромно замерла:

— Несколько — это сколько? Две? Три?..

Иванов с интересом следил за ней. Ему открывался хороший вид сзади. Он ответил:

— Несколько — это минимум две, может три… А максимум не ограничен.

— Тогда я возьму восемь.

— Почему восемь? — удивился Иванов.

— Восемь — моя любима цифра. Она покровительствует мне.

Иванов кивнул:

— Хорошо. Но я бы в таком случае взял тринадцать.

Доктор Иванов в обычное время совершал обход. Вместе с ним в палату вошли доктор Блох, еще один ординатор — совсем молодой, дежурная сестра Фаина и та юная малышка, которая дежурила, когда Нестеров поступал. Кажется, это она делала Нестерову блокаду под контролем Блоха. Эту медсестру звали Маргарита — Нестеров уже знал.

Сегодня записи в блокноте делала Маргарита.

Врачи начали обход с молодых парней у стены. Те уже поднимались с постели и даже выходили пораньше в холл, что возле лифтов, позвонить. Молодые ребята быстро шли на поправку. С Виталием Сергеевичем дела обстояли посложнее: его послеоперационная рана в состоянии неустойчивого равновесия.

Иванов сочувственно развел руками:

— Что поделаешь, дорогой Виталий Сергеевич! При всем желании ваш организм трудно назвать молодым. А когда человеку за шестьдесят — раны заживают медленно. Будем прописывать вас надолго… простимулируем чем-нибудь. Крепитесь!..

А «преподаватель» шел на выписку.

Иванов продолжал обход. Врачи и медсестры тихо следовали за ним.

— Так, теперь с Нестеровым… Результаты анализов подклеили? — Заведующий пролистал историю болезни. — Температура тридцать шесть и девять… Неплохо, неплохо!.. Как самочувствие?

Боль не беспокоит?

Владимир сел в постели:

— Кажется, отпустило, Александр Александрович.

— Хорошо, — кивнул Иванов. — Что у нас тут по результатами обследования?.. — он опять полистал историю.

— Кажется, почки нормальные, — осторожно заметил Владимир.

— Замечательно! — для Иванова это как будто не было неожиданностью. — Я вас поздравляю: лучше один недуг, чем два, — он задумался на секунду. — Но для очистки совести и полноты ощущений, так сказать, давайте сделаем еще ренографию, — Иванов повернул голову к дежурной сестре. — Запиши, Рита, Нестерову радиоизотопную ренографию.

Та записала.

Нестеров подумал с досадой:

«И что он привязался к почкам?»

А Иванов продолжал давать указания:

— По-прежнему голод. Постельный режим… — он сделал акцент: — Нестеров, вы слышите меня?.. Чтобы никто из родственников вам ничего не приносил. Пока что пища вам категорически запрещена. Потерпите, дорогой, потерпите…

Владимир пожал плечами:

— Да у меня и нет здесь никаких родственников. Никто ничего не приносит.

— Ах, да! Вы, кажется, говорили это уже… — припомнил Иванов. — Но все равно: предупредить не лишне.

Врачи и Фаина вышли из палаты, а Маргарита на минутку задержалась возле Нестерова, заботливо поправила одеяло у него на груди. Ему это показалось так трогательно.

Маргарита склонилась к нему:

— Вот вы говорите, что к вам никто не приходит, а между тем в холле вас какая-то девушка дожидается — совсем девочка. Я сказала ей, что у вас обход.

Владимир с удовольствием посмотрел в чистые приятные глаза Маргариты. Тихо ответил:

— Кажется, я знаю, кто это!.. Пришла моя маленькая соседка. Она слишком добра ко мне. Чуткое сердце!..

Маргарита улыбнулась и вышла. Владимир сел в постели.

Виталий Сергеевич печально вздохнул:

— Ах, все эти медсестры только и замечают Нестерова. И так мило шепчутся с ним. А ко мне никто не подходит… Володя! Вряд ли это только потому, что ваша койка возле самой двери. А если это так, то давайте меняться местами, Володя…

Нестеров одобряюще подмигнул ему и вышел.

Спустя пару минут он был уже в холле. Действительно, это Вика дожидалась его. Она принарядилась и даже подкрасилась — и теперь была совсем взрослая дама. На высоких каблуках. Вика прохаживалась от дверей лифтов до телефона-автомата, висящего на стене, и по кафелю громко постукивали ее каблуки.

Дверь отделения заскрипела. Вика обернулась, устремилась к Нестерову:

— Вот и вы, Володя!.. А я думала, что вас уже прооперировали. Мы с бабушкой волновались.

Владимир оценивающе (но не как лицо противоположного пола, скорее по-соседски) оглядел Вику:

— Нет, пока что делают уколы — много-много уколов. В разные места…

Вика улыбнулась. Помаду она выбрала для посещения больницы, пожалуй, слишком яркую, но девушку это не портило. В ее возрасте все видят себя в центре всеобщего внимания; в ее возрасте все играют главную роль и только потом, набравшись опыта и мудрости, предпочитают уйти в тень, на вторые роли… Да и то не все — опыта-то набираются, а вот с мудростью дело обстоит сложнее…

В руках Вика держала большой целлофановый пакет с броской надписью «Голливуд»…

Владимир сказал:

— Хорошо выглядишь, Вика, настоящая актриса!.. Это был для нее слишком сильный комплимент. Внутреннее спокойствие Вики покачнулось. Девушка не смогла скрыть смущения иначе, чем перевести внимание Нестерова на пакет:

— Мы тут кое-что собрали…

Нестеров заглянул в пакет:

— Мне пока много нельзя…

Вика была разочарована:

— Тут молоко, кефир, бутерброды с колбасой, бульон, вареная рыба…

Нестеров простонал:

— О, я несчастный! О, искушение!..

Вика не верила:

— Вам совсем-совсем ничего нельзя?

Нестеров покачал головой:

— Совершеннейший голод, Вика. Меня держат в черном теле.