Алексей Петров - Черный Гиппократ

В сарае он нашел того же человека на топчане, в той же позе, вдрызг пьяного. На столе возвышалась пустая бутылка из-под дешевого портвейна, стояла пустая банка из-под морской капусты и лежал нож. Тот самый тесак.

— Мне сегодня везет, определенно!..

Через минуту Нестеров уже был у черного входа. Руки маленько подрагивали, но это не мешало работать. Штапик полетел в сторону, стекло само вывалилось прямо на руки Владимиру; он даже чуть не порезался… Подтянувшись, перекинул правую ногу в оконный проем, уже просовывал голову, как вдруг услышал за спиной:

— Стой!..

Нестеров вздрогнул, медленно повернул голову.

На крыльце под ним стоял тот человек — пьяный из сарая — и глядел на него мутными глазами. Этому человеку невероятно трудно было сейчас фиксировать взгляд. У него, наверное, не только двоилось, но и троилось, и может, и более того… Но он старался… Голова его падала, он опять поднимал ее. Наконец молвил нечто нечленораздельное:

— Ты… почему… так?..

— Мне так удобнее, — признался Нестеров.

Алконавт погрозил ему пальцем, хотел что-то сказать, однако потерял равновесие и повалился в мокрую траву — причем повалился так удачно, что даже не задел приставленное к стене стекло. Недаром говорят, что пьяницам везет.

Этому человеку стало хорошо, и он моментально заснул.

Нестеров мягко спрыгнул по ту сторону двери. Прислушался. Ему показалось, из глубины дома доносятся какие-то голоса.

Уверенно, не производя лишнего шума, он миновал кухню, прошел через столовую. Осторожно выглянул в гостиную. Здесь никого не было. А голоса стали слышнее.

Кажется, из операционной?

Нестеров, вслушиваясь, склонил голову. Среди других голосов отчетливо разобрал голос Иванова:

— А она у нас девочка с юмором. Бога в союзники призывает… — и через паузу — насмешливое: — А мы-то несчастные, про Бога забыли! Стольких уж овечек порезали!..

Нестеров вздохнул с облегчением: он как будто не опоздал. Но и времени лишнего у него вроде не оставалось ни минуты. А надо еще было подняться наверх.

Он метнулся к лестнице и взбежал на второй этаж — благо лестница была сработана добротно, из твердых пород дерева и не скрипела при каждом шаге.

Свернув направо и пройдя немного по коридору, Нестеров чуть приоткрыл дверь одной из спален. Он уже неплохо ориентировался в этом доме. В спальне никого не было. Нестеров огляделся и исчез за дверью. Здесь было все, как прежде: небольшой платяной шкаф, широкая кровать, покрытая пестрым шерстяным покрывалом, две прикроватные тумбочки. В одной из них…

Нестеров выдвинул верхний ящик.

Пистолет оказался на месте.

Взяв пистолет, Владимир проверил обойму, с приятным щелчком загнал ее на место; как и в прошлый раз, прицелился в стожок за окном. Рука мелко дрожала. С такой дрожью в стожок он, может быть, и не попал бы, а в более близкую цель… Владимир не сомневался, что более близкую цель он при надобности поразит. Дрожь в руках он унять не мог. Это была не страха дрожь, а дрожь возбуждения… Он взвел затвор, снял пистолет с предохранителя и вышел в коридор.

Снизу раздавались гулкие неясные голоса.

Спустившись на первый этаж, Нестеров, крадучись, прошел под лестницу и остановился в полутемном углу недалеко от застекленной двери. С этого места он видел все происходящее в операционной…

Блох в халате, колпачке и маске с приподнятыми стерильными руками прохаживался от стены к стене. Иванов, стоя у небольшого столика, сливал в одну емкость какие-то растворы из колб и толстостенных затемненных сосудов. При этом что-то негромко говорил, неизвестно к кому обращаясь. На стуле возле бьющихся сердец сидел какой-то блондин с розовым лицом и белесыми, почти невидимыми бровями. Фаина стояла спиной к Нестерову у операционного стола. А на столе, пытаясь освободиться от ремней, лежала Рита. Она то рвалась, то затихала. Не кричала, не звала на помощь. Но слез сдерживать не могла; лицо ее было мокро от слез.

Фаина взяла со столика кривые хирургические ножницы и засмеялась:

— Дура ты, Ритка!.. Я же говорила тебе: кто-то — как порох в гильзу, а кто-то — как мясо в мясорубку. Ты слепая была, что ли? Не видела, куда шла?..

Фаина ножницами принялась разрезать белье на животе Риты. Девушка выгнулась дугой, забилась, как попавший в капкан зверек:

— Не смей!

Фаина иронизировала:

— Тебе это уже не понадобится… Или ты боишься, что мы увидим твою наготу? Ты просто ребенок, Маргарита… Мне тебя даже жаль!.. Здесь для созерцания есть объекты и совершенней…

Рита перестала метаться:

— Ты про себя, что ли, говоришь?

Фаина кивнула:

— Хотя бы так.

— Ты — чудовище! — бросила Рита ей в лицо.

Фаина покачала головой:

— Я — богиня! Богиня этого места. Этого дома. Этой операционной. Этого стола, на котором ты лежишь… Стол этот — мой алтарь. А ты отдана на заклание…

— Ты — чудовище! — глаза Риты потемнели от ярости. — И еще: ты — старая дрянь! И время твое кончается. Тебя поносят немножко и скоро выбросят на помойку. Никакая ты не богиня!..

Это тебе правда. Это то, что я о тебе думала. Но я не думала, что это когда-нибудь скажу…

Фаина так и подобралась — будто пантера перед прыжком. Видимо, слова Риты задели ее. Фаина готова была всадить в девушку ножницы:

— Как раз на помойку скоро выбросят тебя. А я…

— А ты будешь стареть дальше! — больно укусила ее Рита.

Фаина обернулась к Иванову:

— Ну, скоро уже? Она меня утомила…

Иванов оглянулся на Фаину, глаза его дьявольски блеснули:

— Можно начинать. Мне тут немного осталось…

— А наркоз? — спросил блондин.

— Какой наркоз, Женя? — сказал Блох. — Рот лейкопластырем заклеим, чтоб не орала… Она же не пациент, она — «донор»…

Лицо блондина из ярко-розового стало бледным:

— Я у вас, кажется, наберусь впечатлений.

— Начинайте, — велел Иванов.

— Сволочи! — воскликнула Рита; у нее уже не было сил рваться из ремней.

Блох, шевеля пальцами, подошел к столу. Фаина взяла из лотка скальпель, и протянула его Блоху…

Нестеров быстрым шагом вошел в операционную:

— Одну минуточку!..

У Иванова от неожиданности выпала из рук какая-то склянка. Осколки стекла со звоном покатились по кафельному полу — и раскатились по всей операционной. Только их звон и был слышен в наступившей тишине…

Фаина так и замерла со скальпелем. Доктор Блох, мгновенно вспотевший, медленно повернулся к Нестерову. Руки Блоха так и были подняты, будто он уже сдавался; лоб покрыли бесчисленные бисеринки пота… Незнакомый Нестерову блондин почему-то пригнулся — словно хотел спрятаться под столом и уже приготовился к этому.

Рита подняла голову. Когда девушка увидела Нестерова, слезы так и хлынули у нее из глаз: