Павел Астахов - Мини-модель [litres]

Я сделала шаг назад, чтобы шеф меня не заметил, и, наверное, именно этим движением привлекла внимание Плевакина.

– Стой, кто идет! – скомандовал он и тоже остановился, перегнувшись через перила, чтобы лучше меня видеть. – Кузнецова! Ты вообще думаешь насчет этих, в цветах и листьях?

– Кто-то умер? – испугалась я.

Упомянутые цветы и листья почему-то проассоциировались с траурными венками. Просто день был трудный, и к вечеру мои запасы жизнерадостности почти иссякли.

– Кто-нибудь может умереть от старости, – язвительно согласился шеф. – Ты же отложила заседание на сколько? На несколько лет?

– Недель, – возразила я, смекнув, о каких именно цветах и листьях мы говорим.

О флористических нарядах не поделивших первое место юных красавиц.

– А я же просил решить все поскорее. – Анатолий Эммануилович сокрушенно покачал головой и поцокал, как белочка. – Ну, неделя, конечно, не срок… Но ты смотри, чтобы не получилось, как в тот раз. Никаких парикмахерских салонов в фойе и театральных костюмерных в гардеробе! Никаких спецмашин во дворе! И чтоб сортир басурмане не захватывали – это все-таки не частная ложа, а место общего пользования!

– Анатолий Эммануилович, да как же я им помешаю?!

Воображение уже нарисовало мне живописную картину. Я лежала за пулеметом, установленным у крыльца родного суда. Голова моя была обмотана окровавленным бинтом, грудь крест-накрест перетягивали ленты с патронами. В уголке живописное полотно было аккуратно подписано: «Оборона сортира». И указана дата, на которую я перенесла суд.

– А как хочешь, так и мешай им! Думай. Думать – это полезно. – Плевакин с кряхтением разогнулся, отвернулся от меня и продолжил спуск.

Вечером, уже дома, спровадив с кухни Сашку, чтобы не мешала мыть посуду – это процесс, за которым мне удивительно хорошо думается, – я так и сяк прикидывала варианты воздействия на две равно уважаемые семьи, Карапетянов и Кобылкиных.

Пулемет отвергла сразу.

Нет у меня пулемета.

Но есть друзья и знакомые, так не собрать ли их на общий совет?

Или хотя бы опросить дистанционно, ведь одна голова хорошо, а две и более – лучше.

Я попросила Сашку – в нашей маленькой семье в современных технологиях лучше разбирается она, – и дочь помогла мне собрать мини-конференцию в «зуме».

К участию были приглашены подруга и коллега Машка, помощник Дима и прокурор, он же мой любимый, Никита Говоров. Я несколько сомневалась, что все они прибудут на неожиданную виртуальную тусовку, и была приятно удивлена стопроцентной явкой.

Все были дома. Я узнала знакомый интерьер спальни Говорова (и, вероятно, покраснела), а также оленью шкуру, распяленную на стене в гостиной у Машки. Сама я устроилась на кухне, постаравшись сесть так, чтобы фоном стали симпатичные занавески в цветочек, а не кафель, который не помешало бы помыть. Мой бесценный помощник единственный из нас вышел на связь из солидного кабинета с массивной темной мебелью и дубовыми панелями – у Димы прекрасная старая московская квартира, доставшаяся ему не то от бабушки, не то от дедушки. Вот еще один плюс наличия правильных пожилых родственников…

– Добрый вечер, дамы и господа, я собрала вас здесь… – бодро начала я.

– …чтобы сообщить пренеприятнейшее известие? – перебила меня Машка.

У нее стоял на паузе телевизор с каким-то сериалом, и подруга хотела поскорее вернуться к просмотру.

– Зачем же так пессимистично? Чтобы спросить совета!

– А это малый совет или большой? – потребовал уточнения Говоров и тут же заверил: – В любом случае я польщен! Всегда готов, чем могу…

– Мы слушаем, Елена Владимировна, – без всяких шуточек и ажитации сказал мой помощник, и все выжидательно замолчали.

Я вкратце объяснила, какую задачу поставил мне Плевакин.

– Усилить охрану на входе, – предложил Никита. – И не пускать с подозрительными предметами, которые могут быть использованы для организации беспорядка. Как на стадионах в дни футбольных матчей делают! Отнимают громкоговорители, дудки-вувузелы, погремушки-кашеролы, деревянные палки от флагов, не пускают на территорию с детскими колясками, на роликах, скейтах, самокатах и велосипедах. А еще в масках, шлемах и других средствах маскировки…

– В самом деле, существует целый 14-страничный документ под названием «Правила поведения зрителей на стадионе», – оживился Дима.

Я вспомнила, что они с Говоровым оба большие любители футбола, на этой почве и приятельствуют между собой, а еще с Таганцевым, возлюбленным моей сестры Натки.

– В этом документе четко прописаны как понятные правила – например, зритель может быть допущен на стадион при наличии билета и прохождении процедуры осмотра, так и менее очевидные вещи, – неторопливо, в академической манере лектора – «зум» обязывал – продолжил Дима. – Если не ошибаюсь, пятая глава «Правил» целиком посвящена запрещенным к проносу на арену предметам, и в ней целых сорок четыре пункта. В частности, зрителям запрещается проносить, иметь при себе или использовать на стадионе громоздкие предметы, сумма трех измерений которых по длине, ширине и высоте превышает семьдесят пять сантиметров. Это касается сумок, рюкзаков и портфелей.

– Но на трибуну все-таки можно взять сумку-мешок болельщика, а она вместительная, туда все профессиональное барахло гримера или парикмахера можно запихнуть, – напомнил Говоров.

– Эй, эй, фанаты! Успокойтесь, вы забыли, что у нас нет таких правил на сорока страницах для Таганского суда, – вмешалась Машка, остановив спор знатоков. – Мы, конечно, можем составить такой документ в специальном расчете на Карапетянов и Кобылкиных, но кто ж его утвердит? Плевакин?

– Это вряд ли, – признала я с сожалением. – Прознай журналисты об этих специальных правилах, будет шумиха, а наш Анатолий Эммануилович очень осторожен и не станет так подставляться.

– Тем более что он, наверное, все локти искусал, когда увидел, какие последствия возымела его невинная резолюция на заявлении Кобылкиной, – напомнил Дима.

– Да, шеф ничего не подпишет и вообще постарается максимально дистанцироваться, – согласилась Машка. – Что же делать?

– Как-то воздействовать на самих Карапетянов и Кобылкиных.

– Как? Эти люди отчаянно соревнуются между собой, каждое семейство непременно должно доказать, что его девочка – самая-самая.

– Да, но кому они это доказывают? – Говоров хитро прищурился.

– Всему просвещенному человечеству, – проворчала Машка.

– Это вообще, а в конкретном случае?

– Судье, конечно! Решение-то зависит от судьи!

– Во-от, значит, надо им объяснить, что судье вся эта возня с нарядами, прическами, гримом и сценическими эффектами вовсе не нравится! Недовольна всем этим судья Кузнецова!