Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 12

— ….как только я увидела тебя в этой потрясной черной форме. Я ведь только и хотела от идиота Корзухина, чтобы он познакомил меня с тобой.

Время остановилось для Антонины, да и она, наша душечка, могла в сладкой этой истоме шевелить разве что глазами. Вон углядела, что растрескался лак на ногте большого пальца ее правой ноги, вот только укрыть недоработочку под одеяло совершенно нет сил. Стыдный бабский румянец (об этом феномене раньше ей только доводилось слыхать) постепенно сползал с ее белого по-весеннему живота. А теперь и слух, слава Богу, возвращается. Хоть и неподвижно это тело рядом, но не погрузилось покамест в спячку, разговаривает…

— …нищета самая невозможная. У тетки этой, дворничихи, на сундуке спала. И вдруг присватался к ней через тетку Герой Советского Союза, полковник-танкист, старше ее лет на пятнадцать, кажется, но обожженный и израненный до полусмерти. Ему, оказалось, не так жена была нужна, как круглосуточная сиделка. Ну, квартира в центре, пайки, пенсия. Промучилась она с ним лет десять, перевязывала каждый день (две раны так и не закрылись), но успел он между перевязками и дважды ее обрюхатить, так что, когда он от тех ран помер, осталась она с двумя мальчиками. Обоих в «Суворовское», оба офицеры. Один в Афгане погиб, другой в независимом Таджикистане застрял, там и внук служит. Вот такая жизнь у Марьи Константиновны, Тося. Не было у нее настоящей жизни…

«Где ты здесь увидел Тосю?» — чуть не спросила Антонина, да прикусила язычок. Она была очень недовольна тем, что потеряла над собой контроль: этот половой гигант, эта машина любви оказалась хуже гипноза. Хорошо, хоть таблетки она глотает регулярно. Вспомнила ни с того ни с сего, что принимает их из-за Филатыча, представила — совсем уж некстати — перекошенную его морду в тот самый опасный для нее момент, и ее чуть не вывернуло на постель.

— Хочешь, чтобы я тебя к твоей старушке приревновала? Покажи лучше, где у вас ванная.

Ванна поразила Тоньку не кубатурой (к чему она, удивительно как любопытная относительно старых столичных квартир, была готова), а отдельными кранами для горячей и холодной воды, изобретательно соединенными обрезком резинового шланга с дырою посередине. Под шлангом рдели пятна ржавчины, душа не оказалось вообще. Вернувшись в комнату, Тонька снова размотала с себя одеяло и снова (а пора бы и честь знать, девушка!) залезла в койку. Нс успев устроиться поуютнее, в ужасе подпрыгнула — и не сразу поняла, что кошмарное шипение, клекот и звон издают огромные напольные часы у противоположной стены. Запуталась, считая удары, в снова нахлынувшей сладкой лени заставила себя поднести к глазам часики. Ого! «Жучок» Филатыча (в третий раз вспомнился, урод!) укрыт во дворе этого дома, до стоянки ей отсюда минут пятнадцать, но вот на свой массив придется добираться уже на такси — Тоньке захотелось огорчиться, да не удалось. Потом заставила себя хоть подумать о деле. Слушая вполуха, как хозяин плещется в ванной, прикидывала, что ласковый, как выясняется, «Котик» не собирается оставаться здесь надолго и что денег у него немного: иначе поменял бы сантехнику — не для себя, так для обожаемой старушки. Вообще же между ним и комнатой не было ничего общего, не было и следов даже того призрачного освоения и овладения помещением для жизни, которое устраивает оптимист-командировочный в убогом гостиничном номере на четверых. А бронзовая настольная лампа с зеленым абажуром была здесь вообще чужая, она давно потеряла своего хозяина и не скоро, наверное, найдет…

— Ты не проголодалась? — властитель ее дум стоял над нею. — В этом доме принято подкармливать дам в перерывах.

— В перерывах? — отсекая до поры до времени всех этих «дам», радостно протянула Тонечка-вамп. — Насчет угощений между перерывами я, признаться, привередлива.

— Привередливая ты наша, ненасытная, ненасытная ты ненасытулечка, — бормотал он всякую кошачью чепуху себе под нос, по-хозяйски и как-то необыкновенно уютно, как давно свой и домашний котик, прилаживаясь к ней под бочок. Кожа его, после купания влажная, вовсе не была холодной и противной, прикасалась к ней так приятно. — Тосечка-мосечка, Тонечка-Ниночка, Ниноночка ты наша Ланклоночка…

— А ты горяч, как утюг, Кот-Воркот, — бормотала в ответ Тонька, которой сейчас хотелось подарить этому бандиту (бог знает каким способом) все свои мечты о радостях лета, накопленные длинной прошедшей зимой. — Не говоря уж о крайне неприличном поведении…

На этот раз она так разомлела, что «Коту» пришлось нести ее в ванную на руках. Там они влезли вдвоем в чугунную лохань, где, смеясь до колик, полоскались по очереди под толстой струей. Когда надоело, поистине безупречный жезлоносец Антиной (а может быть, и Антоний) предложил своей на все безумства сегодня наперед согласной Клеопатрочке-Антониночке сэкономить время на очередное путешествие в койку. «Видали ли что-нибудь подобное эти облупленные, в остатках немаркой зеленой краски стены?» — подумала она почему-то с гордостью и тут же невольно вскрикнула:

— Это как же так — уже час?

— Проклятые часы бьют каждую четверть часа, — прохрипел он, и лицо его, искаженное, как и у… — в четвертый раз вспомнился, чтоб ему ни дна, ни покрышки! — не показалось, однако, Антонине противным. — А ты и не заметила? Черт… Телефон!

Не желая расставаться, они веселым четвероногим Бриареем выкатились в коридор (вот бы позабавилась обожаемая старушка, выйди она в тот момент по своим старушечьим надобностям!), одной рукой прихватили с собою телефон и, поскольку длинный шнур позволял, установили его на койке.

Хозяин снял трубку, но гостья, телесно по-прежнему соединенная с ним в одно целое, слышала и сказанное его собеседником — в переводе, сделанном великолепной кожей, костями и мышцами слушателя. На первой же минуте разговора Антонина, внешне продолжавшая забаву, позабыла о милых глупостях. Ее фиеста уже закончилась.

Звонил Мика — при том, что этот номер был дан ему на крайний случай.

— Узнал тебя. Давай коротко, я не один. Расслабон у меня.

— То-то слышны странно-милые звуки…

— Ты сколько на грудь принял, а? — покосился Роман на подругу, которая сейчас, когда он отвлекся, сосредоточенно работала за двоих, а встретившись с ее русалочьими глазами, скорчил виноватую гримасу. — Если есть дело, говори. Мы тут собрались наконец червячка заморить.

— Всегда ценил твой армейский юмор, командир, — проскрипел Мика и вдруг зарыдал. — Я сдал тебя, командир, тебя и ребят… Ментам все известно.

— Ладно, поплачь пару минуток. — Роман зажал микрофон рукой. Пролетели минутки, и он, задыхаясь и сверля помутневшими глазами красивую спинку Тоськи, несколько поспешно отступающей в ванную, отнял ладонь. — Давай, докладывай.