Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 07

— Ах, вот ты о чем? — догадка превратилась в уверенность. — Марья Николаевна два дня как в Москве.

— Значит, она ничего не сказала? — оживился Микушин, попытался приподняться.

— Лежи, лежи.

— Ничего, я не болен.

— Лежи, — Путилин положил руку на его грудь, отчего дыхание у юноши стало тяжелым, — лежи.

— Я должен объявить, что явился свидетелем преступления.

— Успокойся, мне все известно и об убийстве жениха Марьи Николаевны, и о человеке с пышными усами, — Иван Дмитриевич смотрел в глаза студенту.

— Откуда вы знаете?

— У меня служба такая, а впрочем, расскажи, что знаешь.

— Я, — он запнулся и сквозь болезненную бледность проступила краска стыда, потом преодолел смущение и продолжил: — Я следил за Левовским, чтобы показать Марье Николаевне, какой тот в сущности низкий человек. Он ездил после посещения Залесских к содержанке, которой снимал квартиру. Это низко и подло.

— Продолжай.

— В тот вечер этот низкий человек встретился с каким-то офицером, как я понял из разговора, другом детства, а потом, потом…

— Алексей, не надо, уже все позади, рассказывай.

— Потом он направился к содержанке. По-моему, на Стремянной я заметил, что за ним следует господин в черном. Самого убийства я не видел, но слышал, как Сергей Иванович свернул в Невский переулок. Тот, в черном, за ним, потом тихий крик или всхлип, вот уж не помню, и человек выскочил почти на меня, я успел вжаться в закуток, и, по всей видимости, он меня не заметил.

— Зачем ты взял бумажник?

Его брови поползли вверх.

— Сам не знаю.

— Вот и хорошо.

— Вы нашли убийцу?

— Извини, Алексей, но не могу пока сказать. Так почему ты взял бумажник?

— Когда тот человек сбежал, я вошел в переулок и понял, что Левовский мертв. В каком-то помешательстве сунул руку в карман. Когда очнулся, то этот предмет лежал на моем столе у кровати.

— Что ты сказал Марье Николаевне?

— Только то, что ее жених мертв.

— И она подумала, что ты…

— Да, — перебил он Путилина, — она уверилась в моей виновности. — И он отвернул голову в сторону, упершись взглядом в стену.

— Убийцу ты видел ранее?

— Может быть, но не могу припомнить, лицо его словно в тумане.

Иван Дмитриевич видел, что студент устал. Болезненная бледность брала верх, ввалившиеся щеки придавали облик не молодого, должного иметь отменное здоровье юноши, а быстро состарившегося человека, получившего жестокие удары судьбы.

— Выздоравливай, вечером к тебе придет чиновник для снятия показаний.

— Вы найдете того человека?

— Обязательно.

Иван Иванович и Жуков явились в отделение. И были крайне удивлены, когда дежурный чиновник передал слова Путилина: если проверяемые Ильины не имеют к разыскиваемому никакого отношения, то поисками студента заниматься не стоит. Слова озадачили и не внесли никакой ясности в головы сыскных агентов.

Они только переглянулись, пожали плечами и отправились откушать горячего чаю после прогулки на морозе.

— У вас тоже Ильины не те, — начал разговор Миша, отпивая из стакана обжигающий чай.

— Я этого и ожидал, — отмахнулся Иван Иванович, не имея желания разговаривать о напрасно потерянном времени. — Ты лучше расскажи о своем вояже.

— Какой вояж? — Жуков горестно улыбнулся. — У меня перед глазами стоит дорога, по пояс заваленная снегом, и белые деревья по сторонам от нее, и еще мороз, продирающий до костей, словно на тебе надет не теплый тулуп, а простая дерюжка.

— О холоде понятно, — Иван Иванович хитро улыбался. — Как убийца-то сознался?

— Я сам не понимаю, но думаю, замучила его проснувшаяся совесть. Ведь никому не выскажешь о том, что сотворил. Чем больше он думал о своем злодеянии, тем больше перед ним представал убитый во всей красе. Ведь недаром в последнее время Петров топил себя в чарке, чтоб хоть как-то позабыть о совершенном.

— Такое недоступно моему пониманию. — Надворный советник наклонился вперед, поставив стакан на стол. — Помнишь Зинаиду, дай бог памяти, ой господи. Да и не важна фамилия. Ну та, которая убила утюгом односельчанку, ее хозяйку, и двухлетнего ребенка только из-за мысли, что та живет лучше, и забрала из кошелька три рубля. Подумаешь и дивишься невероятному: стоимость загубленной жизни — рубль штука, словно при покупке на рынке. Не могу привыкнуть к человеческой подлости. Сколько служу, столько и не могу привыкнуть. Каждый раз чувствую при таких диких преступлениях, словно у тебя самого жизнь отняли.

— Ну и слава Богу, — прошептал Жуков, обхватив ладонями стакан и ощущая приятное тепло.

— Что ты сказал? — повернул лицо в сторону Михаила надворный советник.

— А, нет, — не сразу отвлекся от мыслей младший помощник Ивана Дмитриевича, — я так. — Потом добавил: — О деле, которое в дознании.

— Что в нем не так?

— Не знаю. Если Ильин, или Анисимов, или еще кто-либо замешаны в это дело, то я не вижу роли студента. Ну да, бумажник, найденный в квартире, его слежка за убитым. Все так, но последнее можно объяснить избытком чувств к молодой девушке, вот он и возомнил себе, что может отвратить Залесскую. Так, кажется, ее фамилия?

— Да, — кивнул Иван Иванович, краем уха прислушиваясь к Михаилу.

— Так вот, чувства давили юношу, поведение можно объяснить состоянием ревности. А бумажник? Навести нас на ложный след.

— Если бы убийца знал наверняка, что мы попадем в квартиру Микушина раньше, чем студент, тогда возможно. Но не получается.

— Нет, если убийца Микушин, то зачем держать такую улику против себя, не проще ли забрать содержимое и выбросить от греха подальше? Тогда как он смог заполучить трость?

— Здесь просто, — отвечал надворный советник, но создавалось впечатление, что он не слушает Михаила, а отвечает на вопросы для продолжения разговора. — Шел наш Сергей Иванович в прекрасном расположении духа после проведенного вечера с приятелем за чашей, как говорится, вина, а здесь незнакомец выхватывает трость и…

— Тогда, — не выдержал Жуков и перебил, — он должен знать о секрете, заключенном в трость, иначе неожиданный позыв к убийству соперника становится абсурдом.

— Наверное, ты прав.

— В противном случае получается, что бумажник взял сам Микушин, но, однако же, к лишению жизни противного ему господина не причастен. Как это может быть?

— Не все поступки подвержены объяснению, — горестно добавил Соловьев, — к великому сожалению, не все, иначе все преступники были бы пойманы.

Штабс-капитан Орлов шагал по убранному от снега тротуару, тихо попискивавшему под тяжелыми армейскими сапогами. Взгляд был устремлен под ноги на деревянные шестигранники, скрепленные металлическими скобами. Дворники поработали, очистили на совесть, даже успели бросить на плитки песка, уже потемневшего и потерявшего свою желтизну.