Джон Гришэм - Блюстители

— Пожар, помню, там был так себе, — говорит лейтенант Джордан и кладет папку на стол. — Вот, пожалуйста. — И он выходит из кабинета.

В то время, когда был убит Кит Руссо, пожарная команда базировалась в нескольких кварталах от своего нынешнего здания, в старом строении, которое теперь уже снесли. В округе Руис, как и во множестве других мест, считалось нормальным держать вещественные доказательства, изъятые с мест преступлений, где попало — там, где найдется для этого хоть немного свободного пространства. В свое время в их поисках мне нередко приходилось, задыхаясь от пыли, ползать по чердачным помещениям здания суда.

В борьбе с дефицитом площадей для хранения вещдоков Фицнер использовал даже разборный ангар, расположенный позади его офиса. Я нашел в файле черно-белую фотографию этого сооружения, сделанную до пожара. На его единственной двери хорошо виден большой висячий замок. Окна в ангаре отсутствовали. По моим подсчетам, его длина составляла тридцать футов, ширина — двенадцать, а высота — футов восемь. На фото, сделанном после пожара, можно разглядеть только обугленные обломки.

Первый сигнал тревоги поступил в 3.10 утра. Прибыв на место, пожарные обнаружили, что ангар полностью объят пламенем. Огонь потушили буквально за несколько минут. Сооружение сгорело полностью. По поводу причины возгорания в документах было помечено: «Не установлена».

Как справедливо заметил Джордан, пожар был так себе. Фонарик, обнаруженный в багажнике машины Куинси, совершенно очевидно, был уничтожен — так, что от него не осталось никаких следов. Остальные улики и доказательства по делу об убийстве Кита Руссо — протоколы вскрытия, свидетельские показания, диаграммы, фотографии — были надежно заперты в столе у Фицнера. У него имелось все, что ему было нужно, чтобы добиться признания Куинси Миллера виновным.

Нет, на данный момент пожар на складе вещдоков — это тупик.

Я позваниваю Кэрри и Баку раз в неделю, чтобы выяснить, каковы их настроения. Они понимают, что я не отступлюсь от своей цели, и постепенно привыкают к мысли о том, что́ им предстоит. Раз за разом я уверяю Кэрри, что, пойдя на сотрудничество со мной, она ничем не рискует, и между нами понемногу устанавливается определенная степень доверия.

Я встречаюсь с супругами неподалеку от Кингспорта. Мы трое заказываем омлет. Кэрри читает текст аффидевита, который подготовила Мэйзи, затем его медленно и внимательно изучает Бак. Я отвечаю на те же вопросы по поводу того, что будет происходить потом и тому подобное, и еще через час, потраченный на осторожные уговоры, Кэрри подписывает документ.

На парковке я обнимаю ее, а затем и Бака — скорее по его инициативе. Что ж, почему нет — мы ведь теперь вроде как друзья-приятели. Я благодарю супругов за то, что они нашли в себе мужество помочь Куинси Миллеру. Кэрри сквозь слезы просит меня поговорить с ним, чтобы он простил ее. «Куинси уже это сделал», — отвечаю я.

Моей матери досталась по наследству семейная ферма неподалеку от моего родного города Дайерсберга, штат Теннесси. Ей семьдесят три года. После того как два года назад умер ее муж, мой отец, она живет одна. Я беспокоюсь за мать из-за ее возраста, хотя здоровье у нее крепче моего и она вовсе не одинока. Мать, в свою очередь, переживает за меня — из-за моего неупорядоченного образа жизни и отсутствия серьезных романтических отношений с кем бы то ни было. Ей стоило больших усилий смириться с фактом, что создание семьи не является одним из моих жизненных приоритетов и из-за меня у нее, скорее всего, не появятся еще внуки (моя сестра подарила ей троих, но они живут далеко).

Моя мать не ест мяса и питается исключительно продуктами земледелия. Ее сад — настоящая легенда, он способен прокормить сотни человек, и, собственно, так и происходит. Она целыми корзинами отправляет свежие фрукты и овощи в местную благотворительную организацию. На обед у нас помидоры, фаршированные рисом и грибами, и вкуснейшее пюре из кабачков. Несмотря на обилие всевозможной снеди, сама мать ест, как птичка, и не пьет ничего, кроме чая и воды. Она бодра, пребывает в хорошей физической форме и отказывается принимать таблетки. Мать то и дело предлагает подложить мне еще еды. Ее беспокоит моя худоба, и я постоянно слышу от нее, как, впрочем, и от других, разговоры на эту тему. Однако я отвергаю попытки матери впихнуть в меня как можно больше.

После обеда мы сидим на главном крыльце и пьем чай с мятой. Оно почти не изменилось с тех пор, когда много лет назад я восстанавливался на ферме после нервного срыва. Мы с матерью беседуем о тех тяжелых днях и о Брук, моей бывшей жене. Они с матерью тепло относились друг к другу и в течение многих лет поддерживали связь после нашего с Брук развода. Поначалу мать сердилась на нее за то, что она бросила меня в трудный для меня период, когда я был не в себе. Однако позднее мне удалось убедить ее, что наш с Брук разрыв был неизбежен уже в день нашей свадьбы. Впоследствии Брук вышла замуж за успешного предпринимателя. У них четверо детей, чудесных подростков, и моя мать невольно грустит при мысли, как все могло бы сложиться у нас. Как только у меня появляется такая возможность, я меняю тему разговора и направляю нашу беседу в другое русло.

Несмотря на мой необычный образ жизни, мать гордится тем, что я делаю, хотя и слабо представляет систему уголовного правосудия. Ее угнетает то, что в мире совершается много преступлений, столько людей сидят в тюрьмах и из-за этого разрушается много семей. У меня ушли годы на то, чтобы убедить мать, что тысячи людей отбывают сроки в камерах безвинно. У нас с ней впервые появляется возможность поговорить о Куинси Миллере, и она рада узнать детали дела. Убитый юрист, замешанный в криминале шериф, наркокартель, невинный человек, которого подставили и отправили в тюрьму, — поначалу мать просто не может во все это поверить, но тем не менее наслаждается моим рассказом. Я не боюсь рассказать ей слишком много. В конце концов, мы с ней находимся на неосвещенном крыльце дома в сельской местности штата Теннесси, далеко от штата Флорида, да и кому она может передать мои слова? В общем, я верю в способность своей матери хранить секреты.

Мы говорим обо всех моих клиентах. О Шасте Брили, которая сидит в камере смертников в Северной Каролине, осужденная за поджог, в результате которого погибли трое ее дочерей. О Билли Рэйберне, отбывающем срок в Теннесси и осужденном на основании сомнительной научной теории, получившей название «посткоммоционный синдром», или «синдром встряхнутого ребенка», — за то, что он споткнулся и упал, держа на руках малыша своей подружки. О Дьюке Расселе, ожидающем исполнения смертного приговора в Алабаме. О Кертисе Уоллесе, которого в Миссисипи признали виновным в похищении, изнасиловании и убийстве молодой женщины, а он на самом деле никогда ее не видел. И об умственно отсталом Малыше Джимми Флаглере, ему было семнадцать лет, когда власти штата Джорджия приговорили его к пожизненному заключению.