Валерий Пушной - Опасная седина монет

Утром позвонил Акламину.

Придя в себя ночью, Кагоскин, качаясь, с тупой головой, поднялся с пола. Споткнулся о труп, упал, опять поднялся, вспоминая, что произошло. Память раскачивалась медленно и нехотя. Одолевала тошнота.

Стянув с себя пиджак, он бросил его на тумбочку в прихожей и пошел в ванную. Включил свет, сбросил с себя рубаху, сунул голову под холодный душ. Лил воду долго, пока не почувствовал некоторое облегчение. Отключил воду, вытер голову полотенцем, натянул рубаху, вышел из ванной, выключил свет.

Некоторое время стоял на месте, присматриваясь к темноте. Потом ощупью нашел на тумбочке пиджак, надел на незастегнутую рубаху и, переступая через трупы на полу, проковылял в кухню к окну.

За окном — тьма. От фонаря во дворе сквозь стекла в квартиру проникал блеклый свет. Слабо, но все же различались предметы в кухне. Увидал на столе свой портфель, разбросанные инструменты, шприцы и ампулы с наркотиком. Медленно убрал все в портфель, застегнул его. Осмотрелся в полутьме — не оставил ли чего? И после этого позвонил Дусеву.

От Папы последовала ожидаемая реакция. Он властно, с хрипом вскипел. Но в приступе гнева мгновенно принял решение, потребовав, чтобы Кагоскин тотчас убирался оттуда, а сам вызвал Ваню Кота и распорядился взять подручных и к рассвету очистить квартиру от трупов и от других следов пребывания там людей.

Не понимая толком, что произошло в квартире, Кот сразу смекнул, что без Александры там не обошлось. Определенно, это она приложила свою руку. Впрочем, особенной убежденности в этом у него тоже не было. Возникло двойственное чувство. Но очевидным было то, что если это дело рук Александры, тогда она затеяла серьезную игру с самим Папой. Ваню от этого бросало в дрожь — он осознавал, что в этой игре ему также отведена какая-то роль. События затягивали его, как в болото, засасывали, а он даже не барахтался.

Прихватив двух подручных, напялив куртку, Кот прибыл по адресу.

К этому времени врача там уже не было. Он успел выскользнуть из квартиры. Добравшись до своей машины, сел, но сразу не мог дрожащими пальцами воткнуть ключ в замок зажигания. В конце концов это получилось. Завел мотор, включил фары и тронулся с места. Поехал к Дусеву.

Войдя в квартиру, Кот включил свет и осмотрелся. «Два трупа, — мелькнула мысль, — и снова из-за бабы, пришили, как и колченогого крепыша. Измельчал мужской народишек, раз из-за баб друг друга стал крошить». Хотя надо признать, что есть бабы, из-за которых можно положить сколько угодно народишка. Вот он, например, за Александру не пощадил бы никого. Даже Папу.

Неожиданная мысль обожгла с ног до головы — он почувствовал, как жаркий пот пронзил его насквозь, на минуту сделалось невыносимо жутко. Неужели, действительно, за Александру он мог бы положить Папу? Самого Папу!

Между тем, встряхнув себя, он не стал углубляться в эти мысли, отбросил их и прикрикнул на подельников, глядя исподлобья:

— Чего рты разули? Заворачивай! Времени в обрез! — Метнулся в комнату, сорвал с кровати покрывало и простыню, кинул под ноги парням.

Те мрачно смотрели на трупы. Казалось, в их глазах висел один и тот же вопрос: «Кто следующий на очереди?».

— Советую не шевелить мозгами, а то положу рядом с ними! — пригрозил Ваня и похлопал рукой по стволу под курткой.

Схватив покрывало и простыню, подельники торопливо стали заматывать в них трупы. Управившись, так же торопливо потащили на улицу, поспешно затолкнули в машину. Ваня Кот быстро прошелся мокрой тряпкой по мебели и полу, стирая следы крови и возможные отпечатки пальцев. Потом выключил в квартире свет и закрыл дверь на ключ. Нужно было быстрее управиться с мертвыми телами.

Трупы увезли за город в лесок и там на рассвете закопали. После чего Ваня позвонил Папе.

Разбуженный Кагоскиным, Дусев больше не ложился. Накинув на себя длинный махровый домашний халат густого синего цвета, отправил на квартиру Кота и стал ждать врача, усевшись на стул. Кагоскин скоро прибыл. С расстроенным удлинившимся лицом, виноватыми близко посаженными глазами. Вошел, не вскидывая, как обычно, высоко голову, словно петух в курятнике, не задирая острого подбородка. Напротив, пригнувшись и повесив плечи.

Показав ему на диван, Папа встал со стула и, скрестив на груди руки, начал прохаживаться, выпячивая тонкие губы и сверля властным взглядом. Кагоскин, сев на диван, помалкивал. Он опасался, что каждое сказанное им слово может не совпасть с ходом мыслей Папы, и тогда пиши пропало — на его голову обрушится поток яростного негодования. А зачем ему эти неприятности? Хотя более тех неприятностей, которые он уже имел, быть, наверное, не могло.

Наконец Дусев остановился, повелительно приковал глаза врача к себе и хрипловато напористо произнес:

— Говори!

Намереваясь подняться с дивана, Кагоскин вздрогнул, но Папин взгляд придавил его к месту, и врач, робко смотря снизу вверх, осторожно ответил:

— По телефону я объяснил.

По властному лицу Папы пробежало недовольство, он раздраженно дернул бровями:

— Ты мне не по телефону, ты мне сейчас объясни! Смотри мне в глаза! Откуда появилась Александра? Откуда она узнала, где находится жена Корозова? Почему она все это сделала? Почему с тобой так обошлась?

Кагоскин сглотнул слюну. Что он должен сейчас сказать? То, что услыхал от девушки, или то, что обо всем этом думал сам? Кто ведает, чем закончится история с Александрой? Зная Папино отношение к ней, не хотел бы попасть под горячую руку Дусева. Потому решил проплыть между рифами так, чтобы нигде не зацепиться, чтобы было не нашим и не вашим. Папа — он хитрый жук, он может нарочно вызывать на откровенность, а потом прихлопнет, как клопа, без всякого сожаления, если ему не понравится откровение.

Подобострастно изогнув тело, врач проговорил:

— Могу сказать тебе, Папа, только то, что услышал от Александры. Ее привели под пистолетами люди Корозова. Она подчинилась ему, чтобы предупредить тебя об опасности. Корозов угрожает тебе. Предупреждает, чтобы ты впредь не дергался в его сторону, и тогда он тебя не тронет. Иначе свернет тебе шею.

На мгновение Дусев застыл на месте, обескураженный такой угрозой. За секунду его всего перевернуло. Ему угрожал какой-то мужик! Ему, Папе! Тяжелое, как монолит, лицо стало серым от злости:

— Она так сказала?

— Слово в слово, — похолодев, пролепетал врач. — И еще сказала, на даче разговорила фармазонщика, тот выложился перед нею, признался, что коллекцию монет у тебя увели Корозов и Виктор.

Собрав морщины вокруг глаз, Папа тяжело дышал. О чем он в эти моменты думал, Кагоскин не догадывался. Гадай не гадай — Папа редко бывает предсказуемым. В любую секунду от него можно ждать неожиданных поворотов и непредвиденных действий. Как, впрочем, и непредсказуемых вопросов. Врач напрягся в почтительной позе. Но Дусев спросил спокойно: