Евгения Сергиенко - Мама, я Великан

– Я… я… я люблю её… – три слова шёпотом выкатываются из губ, но Степан безошибочно ловит их смысл и замирает, переменившись в лице.

Его глаза распахиваются, руки ослабевают, лицо бледнеет.

Неужели я сказала это.

Я впервые в жизни произнесла это вслух.

Между нами повисает звенящая тишина.

Слышу своё дыхание, слышу биение сердца, слышу, как где-то наверху тяжелые мужские шаги сменяются стуком каблуков, а внизу кто-то беспощадно жмёт кнопку лифта, ругаясь на его неисправность.

– Я знаю твою историю, – говорит Степан уже другим, спокойным голосом, никак не прокомментировав мое признание. – В детских домах и не такое бывает. Я два раза там был, оба убегал.

О чем он. Причем здесь это?

В мыслях картинками проносятся моменты прошлого: кухня, скорая, детский дом, зал суда, изнеможённое мамино лицо, снова детский дом. Соседки по комнате. Их дерзкие взгляды, дрожащие колени, худые руки, всегда холодные пальцы.

– Ты ничего не знаешь, ты не можешь знать… – слезы прорываются и горячими потоками срываются с ресниц.

Я отворачиваюсь к зеркалу, желая спрятать лицо, но снова вижу две фигуры, одна из которых уродлива настолько, что жалко смотреть, вторая прямая и собранная, изогнутая в дугу, как лук с натянутой тетивой.

– Ты поэтому и держишься особняком, не встречаешься ни с кем, везде ищешь подвох… – он говорит с сочувствием, даже… с нежностью.

Соль от слез остаётся на губах.

Я не знаю, что сказать, да и вообще не могу говорить.

Впервые я чувствую себя такой жалкой и ничтожной. Закрываю глаза, чтобы не видеть ни себя, ни кабину лифта, ни Степана напротив.

Как бы я хотела, чтобы этот миг был последним в моей жизни.

Это конец.

Это самое дно.

Нужно признать, я наделала ошибок. Ужасных! Бесповоротных! Я отступалась много раз и оправдывала себя опять и опять. Я пустила в свою душу демонов и ни разу по-настоящему не пыталась избавиться от них! Я должна была выпить тот стакан кофе до самого дна!

– Пожалуйста, отпусти меня, – говорю в темноту, не открывая глаз. – Я больше никому не принесу вреда, поверь, я просто уйду, из кабины лифта, из этого здания, из издательства. – Я чувствую, как Степан пристально смотрит на мое заплаканное лицо. – И меня больше никто никогда не увидит. Обещаю.

Последнее слово произношу на выдохе, почти беззвучно, со всей честностью, на какую способна.

Но в ответ на это обещание мои обессиленные губы накрывает горячее дыхание.

Вздрогнув, отталкиваю Степана, но он с силой прижимаете меня к стене и целует так, словно хочет вернуть жизнь, от которой я только что отказалась.

Сердце с болью врезается в ребра и начинает яростно колотиться.

Мои глаза не открываются… мысли не отзываются… а губы… губы сами отвечают на поцелуй.

Не понимая зачем, я вытягиваюсь вверх, прижимаюсь к крепкой мужской груди и чувствую горячие ладони на своём маленьком, непригодном для ласки теле. Его пальцы проскальзывают по моей коже, нежно касаются щёк, по линиям шеи идут к плечам, груди, спускаются ниже.

Поцелуй не закачивается.

Не думая о прошлом, не вспоминая зароки, данные самой себе и больше не отталкивая Степана, я касаюсь ладонями тёплой кожи под его рубашкой.

Дыхание становится ещё горячее.

Я впервые целуюсь с мужчиной. Я! Взрослая девушка, многое видавшая в жизни, впервые целуюсь с мужчиной! Почему?! Почему я не делала этого раньше?!

Время замирает, словно давая мне шанс прочувствовать этот момент. Пересмотреть свои убеждения. Переродиться.

Платье серой кляксой падает на паркетный пол лифта.

Туда же летит белая рубаха.

Горячие губы дотрагиваются до моих мокрых век, волос, висков. Я открываю глаза – в зеркале две полуобнаженные фигуры.

Они покачиваются синхронно, словно в медленном танце под беззвучную музыку.

Красивые, страстные, полные жизни, как на страницах книг с любовными сценами.

Ещё сильнее прижимаюсь к Степану.

Я никогда не испытывала ничего подобного. Это совсем другое чувство, совсем другой мир.

Это – настоящее желание.

Чистое и безусловное.

Истинное, как человеческая природа.

Горячие руки жадно исследуют изгибы, детали и нежные места моего не знавшего такой ласки тела.

Миг – белье оказывается на полу.

Испуганно отворачиваюсь от зеркала.

Степан берет меня на руки, ещё сильнее прижимает к стене, ещё крепче целует. Все его движения нежные, безупречные, словно я цветок! Словно я самая желанная девушка земли!

Я вжимаюсь в его шею, одурманенная запахом, чувством, страстью, и откликаюсь на каждое касание.

– Ты готова? – зарывшись в мои волосы, он шепчет едва слышно.

Страх, сомнение, нежность, желание – все сплетается в душе, но отступать некуда.

Мы совсем одни, абсолютно раздеты, в неподвижной кабине лифта, в нагретом нашей страстью воздухе.

Я киваю. Нахожу его губы. И закрываю глаза.

– … Однажды он отказался есть мои котлеты, которые совсем чуть-чуть подгорели, и сказал, что поест в другом месте. Я так молниеносно обиделась и накрутила себя, что за секунды мысленно забрала детей, улетела к родителям, развелась и страдала от одиночества, – Маша рассказывает свои забавные истории из жизни. Она умудряется сдерживать смех, а я хохочу так, что сводит живот.

– И что, и что? – мне не терпится узнать развязку.

– Выбросила котлеты в мусорное ведро, оборачиваюсь, а муж стоит уже в брюках, застегивает рубашку и говорит: «Поехали в ресторан, есть то хочется!» – она закатывает глаза и, улыбаясь, качает головой. Под модным каре я замечаю играющие переливы – сегодня на ней другие серьги, массивные, округлые, кажется, из какого-то необработанного камня.

– Ну и семейка у вас! – просмеявшись, отпиваю какао. На уютной Машиной кухне напиток еще вкуснее, чем под ее окном. Вообще все пространство вокруг наполнено теплом и добротой, на столе стоят садовые цветы, на кухонном гарнитуре детские поделки, на подоконнике – та же стопка модных журналов, которую я заметила при первой встрече.

Не знаю, как я умудрилась вызвать машину на адрес Эфа и понять это только после того, как оплатила поездку и вышла из такси.

Пока я озадаченно смотрела на знакомый подъезд и раздумывала, что делать, Маша заметила меня из окна и предложила зайти. На вопрос о том, поссорились ли мы с Эфом, я кивнула. Больше тактичная девушка не сказала ни одного слова на эту тему.

– А где твои дети? – спрашиваю я. – Судя по рассказам, они настоящие сорванцы, хочется взглянуть.

О присутствии других членов семьи говорит только немытая посуда в раковине – одна девушка не съест столько и за неделю.

– Гуляют с папой, – поймав мой взгляд, она взмахивает рукой в сторону посуды, – не буду мыть, нет настроения!