Евгения Сергиенко - Мама, я Великан

Тряхнув головой, отгоняю видение. Всему виной нервы и недосып. Как и говорил Эф.

В горле встаёт ком.

А что если он прав и в остальном?

Если нет ни исчезнувшей тропинки, ни этого дома в лесу, ни Глеба…

Что если мне все это привиделось и ни имеет никакого отношения к реальности?!

Что если я…

Слезы без разрешения выкатываются из глаз и обжигают щеки.

Если я схожу с ума?!

Соскочив с постели, подлетаю к окну и задёргиваю шторы, чтобы не видеть танцующие лучи. Больше я не могу быть уверенной в себе, в своём сознании, в своём уме!

Выхожу из спальни в кухню и, с силой стукнув по выключателю, зажигаю свет.

Только этого не хватало!

Великан сидит за кухонным столом и строит башенку из зубочисток, складывая их аккуратными рядами одна за одной. Он занимался этим в тех же фонарных лучах, и когда я зажгла свет, вздрогнул от неожиданности и на секунду зажмурился.

В первый миг я замираю, я не ожидала увидеть его здесь как ещё одно доказательство моих отклонений, но тут же осознаю – раз он пришёл, значит, время работать. Значит, у него снова есть какие-то гениальные мысли и сейчас мы приготовим каркас для новой статьи.

Отлично. Это отвлечёт и займёт меня.

– Привет, – говорю, стараясь улыбнуться моему старому другу. Получается не очень.

– Тихо, не отвлекай, – серьезно говорит Великан и кладёт ещё одну зубочистку на верх уже высокой постройки.

–Чай? – спрашиваю, зная, что он согласится. Великан любит чай, пьёт его горячим и свежезаваренным.

– Да подожди ты, говорю, – фыркает он и поправляет края своего творения. – Видишь, развлекаюсь.

–Угу, – кивнув, включаю чайник, достою с полочки блокнот с ручкой, беру с подоконника планшет.

Когда чай закипает, завариваю его, наливаю в большую чашку, которую Великан особенно ценит, и сажусь напротив него.

Крепкие жилистые руки сложены на груди, а на губах сияет довольная улыбка, делающая лицо особенно морщинистым, но очень лучистым. Гордо осмотрев башню из зубочисток несколько раз, Великан вздыхает и медленно вытаскивает из конструкции самую нижнюю. Вмиг постройка ссыпается на стол и превращается из осмысленного творения в бесполезную кучу.

Прямо как мое настоящее.

– Ну что? – улыбнувшись, на этот раз более правдиво, я включаю планшет и открываю блокнот. – Что у нас на повестке, снова политические новости? Или какие-то научные факты разберем?

– Что-что? – переспрашивает Великан, по-стариковски громко отхлебнув чай.

– Ну, наука… – повторяю я. – В Японии, например, изобрели летающий робот-мотоцикл, в наших НИИ решили повторить, кучу бюджетных денег грохнули, повторили – а он не летает.

Засмеявшись, Великан легко хлопает ладонью по краю стола.

Моя улыбка становится настоящей. Я рада, что он рад.

– Нет, я не за этим пришел, – хрипло говорит он. – Хотя про мотоцикл смешно, живо, хорошо.

– Значит… – протягиваю я, – дело в новом губернаторе? Дадим ему взбучку сразу после назначения? Какие идеи?

– Нет, и губернатор меня не интересует, – теперь Великан говорит спокойно и становится каким-то необычно серьезным. – Я пришел сказать о другом.

– О чем же? – внутри все холодеет. Неприятное предчувствие делает бездну одиночества еще шире.

Великан ставит чашку на стол, усаживается удобнее на слишком маленькой для него табуретке и накрывает мою руку своей широкой ладонью.

Застываю, вытянувшись в струну. Каждая мысль напрягается, готовясь к новому удару.

– Ты, конечно, коза бестолковая, – он с сожалением поджимает губы, – но, должен признать, не такая безнадежная, как я считал.

Смотрю в мудрые глаза Великана и начинаю догадываться обо всем раньше, чем он переходит к сути.

– Мы много сделали вместе, – он легко пожимает мои пальцы. – Несколько раз бомбили так, что даже международные издания завидовали. Вскрывали правду, расследования проводили, предрассудки громили безо всякой осторожности. – Он на миг закрывает глаза от удовольствия, и я знаю, что в эту секунду перед его внутренним взором мелькают наши общие воспоминания. – Должен признаться, Ия, с тобой я бегал как молодой!

– И?! – с силой выдергиваю свою руку из-под его.

– И сейчас пришло время для новых горизонтов. – Он спокойно смотрит на меня, словно происходит что-то совершенно обыкновенное, словно мой старый друг Великан пришел по делу, а не для того, что окончательно выбить почву из под моих ног.

– Почему?! Почему ты бросаешь меня именно сейчас?!– мой голос срывается. Всхлипнув, зажимаю рот рукой.

– Я устал. И ты тоже устала. Только еще не поняла этого своими куриными мозгами. – Он хочет подшутить с обычной легкостью, но это жалкая попытка.

Изо всех сил пытаюсь сдержать боль, злость, отчаяние и говорю спокойно, насколько хватает выдержки: – Ты же знаешь, что без тебя я не смогу – вот так – писать! Без тебя я буду упускать главное! Без тебя великанские статьи перестанут быть саркастичными, острыми, такими глубокими!

Великан качает головой и тяжело вздыхает.

– На хрена они тебе – эти статьи? – резко и даже брезгливо говорит он. – Зачем они нужны… теперь? – в последнее слово он вкладывает какую-то особую энергию, но я не могу понять, зачем, не могу уловить его подтексты, не принимаю назидательный тон.

Боль становится такой острой, что справляться с ней больше нет сил.

На ватных ногах я встаю из-за стола, ударом по выключателю гашу на кухне свет, почти бегом ухожу в спальню и, рухнув на свою постель, даю слезам прорваться.

Сжавшись в ком, я давлюсь собственными рыданиями и хочу понять, почему мое дело жизни вдруг оказалось пустым сорняком, любимый человек отошел в сторону без объяснения причин, а лучший друг – отвернулся в тот момент, когда был нужен мне больше всего в жизни.

Разве к этому я шла?

Разве я это заслужила?!

Внутри чувствую холод, состояние – близкое к ступору, мышцы сковало напряжением, и все попытки улыбаться выглядят нелепо: я вижу своё лицо в отражении зеркальных колонн городского дома культуры.

Ну и видок…

Волосы уложены в элегантные локоны, чёрное платье идеально сидит, высокие каблуки добавляют изящества, но лицо – как будто его взяли у растерянного подростка и дали поносить мне.

Не хочу смотреть на себя и отворачиваюсь от колонны.

Зал огромен.

По периметру расставлены круглые столы с угощениями – маленькие светские бутерброды, тонкие светские графины, высокие светские фужеры…

Нарядные люди разбиваются на компании и весело общаются, делая заинтересованный вид.

Туда-сюда бегают накрахмаленные официанты, с низкой сцены в конце зала поют разодетые певицы.

– Когда шла организация, казалось, что все будет менее пафосно. – Ефим появляется из-за спины и дружески хлопает по моему плечу. – Ия, ты чего? – взглянув на меня, спрашивает он взволнованно. – Боишься выступать?