Мария Жукова-Гладкова - Игра с огнем [litres]

– Навряд ли кто-то будет выносить мебель, – хмыкнул Андрюша. – Пусть она и антикварная, но сделать это очень сложно. А как насчет драгоценностей?

Я пожала плечами. Бабушка регулярно меняла кольца, серьги и браслеты – на одном мероприятии я видела ее в одном комплекте, на следующем – уже в другом. Но я не знала, сколько у бабушки было драгоценностей, какие именно и сколько они стоят, даже примерно. Мне бабушка никогда не дарила ювелирные украшения. Пока я жила в квартире родителей, она не дарила их и Яне. Я ничего не могла сказать про тетю Майю и ее дочь Зину. Нам с Яной уши прокололи в двенадцать лет – мы обе этого хотели, пожалуй, впервые проявив единодушие хоть в каком-то вопросе. Я ношу серьги, подаренные бабой Клавой на двадцать пять лет. Она сказала, что эти серьги носила еще ее мать, а ей их некому оставлять, кроме меня. Кольца я не ношу – они мешают мне работать. И ими же можно поцарапать клиентку! Цепочку и золотой крестик я покупала себе сама. У меня есть браслет, подаренный одним любовником. Моя жизнь как-то не предполагала приобретения драгоценностей – передо мной всегда другие проблемы стояли. А богатых мужчин не было. Родственники драгоценности не дарили никогда.

– Антиквариат там есть? Вазочки, сервизы?

– Есть и вазочки, и сервизы, и тарелочки, и статуэтки. Но я не знаю ценности всех этих вещей. И понятия не имею, есть ли в квартире что-то особенное. В кладовку я вообще никогда не заглядывала. Да, все эти вещи, наверное, потянут на круглую сумму, но я сомневаюсь, что у бабушки было какое-то яйцо Фаберже или крупный бриллиант, изумруд или рубин, которые сами по себе представляют целое состояние. Насколько я знаю, мои предки были увлечены наукой, да и практикой тоже. Они шли в медицину лечить людей и при этом занимались исследованиями, преподавали. Конечно, благодарные пациенты делали врачам подарки. Но я не думаю, что дарили что-то многомиллионное. И огромных денег в нашей семье не было никогда. Жили хорошо – врать не буду. И до революции, и после революции, и в советские времена, и в этом веке. Но все много работали, тратили свои деньги на исследования, если не было достаточного государственного финансирования. На женщин, – усмехнулась я, вспоминая деда и отца. – Так что на бабушкину квартиру, то есть ее содержимое, мог позариться только мелкий воришка. Гастарбайтеры могли.

– Но твой отец уверен, что в квартиру не залезли?

– Не видно, чтобы кто-то что-то искал. Я прошлась по комнатам. И в той квартире, по-моему, вообще что-то сложно найти! Ты только подумай – там люди живут с девятнадцатого века! Одно, другое, третье поколение. Никогда не переезжали, мебель не меняли. Ты представляешь, сколько там всего скопилось?! Там даже стоит старинная пишущая машинка, там куча трудов, написанных от руки, – дед мне показывал эти горы рукописей. Возможно, в них таятся какие-то открытия. Вид моей квартиры бабушку шокировал! Она в первый раз приехала, когда в комнате стояла одна надувная кровать! Салон был в процессе оформления. В кухне было то, что сейчас.

– В целом в квартире бардак или все хорошо организовано? Хозяева при необходимости могут быстро найти нужную вещь?

– Бардак. Дед жаловался, что тратит много времени на поиски нужных книг. Он все собирался каталог сделать, но постоянно времени не хватало. Так и не сподобился. Дед говорил, что там хранятся невероятно интересные книги по медицине, есть средневековые трактаты на латыни. Он это все читал.

– Кто убирает квартиру?

– Бабушка. Она считает, то есть считала, что нельзя допускать постороннего человека до всего того, что там есть. Какая-нибудь домработница может повредить книги. Вообще и бабушка, и дед самыми ценными считали книги. Дед с них пыль вытирал, но нерегулярно. Я помню, как мы в детстве приезжали в гости в ту квартиру, и я видела, сколько там везде пыли. Но ни бабушка, ни дед на это не обращали внимания. У нас в семье быт всех мало интересовал. Всех интересовала медицина. До революции всегда была прислуга – кухарка, она же – домработница. Обычно какая-то деревенская женщина, которая вела хозяйство. К детям брали гувернантку.

– А где твои родственники были в блокаду?

– Те, кто жил в Ленинграде, работали в госпиталях, – как само собой разумеющееся ответила я. – Бабушка была ребенком. Ее родители, бабушки с дедушками не отправились на фронт, где-то здесь трудились, точно не знаю. Ведь госпитали же развернули в школах, институтах, точно был в Аничковом дворце, где до войны и после войны размещался Дворец пионеров. По официальным данным, на начало блокады в городе было шесть с половиной тысяч врачей. Мои родственники были в их числе.

Я знаю, что мои предки в блокаду не сожгли ни одной книги – и всегда этим гордились. Паркет сожгли полностью, так что он относительно новый. Книжные шкафы тоже остались. Вроде какую-то мебель сожгли. Но если бабушкины родители и бабушки с дедушками работали в госпиталях, то большую часть своего времени они и проводили там, а не дома, так что грелись по месту работы. Никакие снаряды в дом, где находится бабушкина квартира, не попали. Возможно, потому, что поблизости не имелось важных объектов, которые хотели уничтожить немцы.

– А при чем здесь блокада? – спросила я.

– Так, к слову пришлось. Для общей картины.

Андрей задумался. Я тоже задумалась, вспоминая то, что знала о своих предках. Почему-то на ум пришли бабушкины слова о том, что если кто-то в нашей семье бунтует и не идет в медицину, это плохо заканчивается. Мне это было сказано в семнадцать лет. Тогда я и узнала про двух предков, которые не пожелали стать врачами. В одном, как говорила бабушка, «заговорила купеческая кровь» – со стороны его матери были купцы. В НЭП этот наш предок открыл лавку в Апрашке [1], а потом оказалось, что он вместе с другими торговцами лишал детей рабочих фруктов. Ему как минимум грозило лет десять лагерей, и родственники подняли все связи, чтобы его спасти. В результате он сам уехал в Сибирь с семьей, и связь с нашей ветвью прервалась. Еще один бунтарь был летчиком. На него был написан донос, и расстрела удалось избежать опять же только благодаря семейным связям. Потом началась Великая Отечественная война, и летчик отправился на фронт, где геройски погиб в тысяча девятьсот сорок втором году.

– Ну, что скажешь? – поторопила я задумавшегося Андрея.

– Может, и простые воришки, – вздохнул он. – А может, и нет. Кому в твоей семье нужны деньги?

– Ты считаешь…

– У меня профессионально деформировано сознание, – хмыкнул Андрей. – Но согласись, что такой вариант исключать нельзя. Родственники очень часто убивают ради денег. Вообще мотивов убийства не так много, и корысть среди них, наверное, занимает первое место. Я не думаю, что твоя бабушка владела какой-то информацией, опасной для некоего человека, а если и владела, то собиралась ее разгласить. Любовь? Ревность? Ненависть? Поздновато. Как-никак ей было семьдесят пять лет. Здесь скорее деньги.