Ирина Градова - Вольер

Дома они застали картину, которая удивила даже их, ко всему привычных.

Эльвира орала на дочерей, утверждая, что обязана сохранить десятилетиями копившийся хлам ради памяти матери. Раз уж та при жизни не получала достаточно уважения, значит, должна получить хоть какие-то знаки почтения после смерти. Лидия остервенело доказывала, что в могиле бабке уже все равно, что она получила, а что нет. Эльвира же утверждала, что, раз они привыкли спать на холодильниках и шкафах, то могут делать это и дальше.

Аркадий со Стасом переглянулись (на краткий миг даже возникло взаимопонимание, и они могли бы сказать, что являются членами одной семьи в нормальном понимании этого слова) и синхронно вздохнули.

– Тихо! – впервые в жизни гаркнул Аркадий, отчего спорщицы притихли. – Бабку, что, зря убили?! Она сдохла, а мы будем продолжать жить как беженцы?

– Отлично сказано! – одобрила Лида. – Чего ради держать дома непарные сапоги сорокалетней давности? А дореволюционный самовар?

– Жалко же, – промямлила Эльвира.

– Как бы сама не достукалась, – многозначительно произнес Аркадий. – Зачем, по-твоему, убили старуху?

– Выбрасывайте. Все вышвыривайте, кретины проклятые! – сдалась Эльвира. – Только самовар оставьте…

– Господи… – украдкой взмолилась Лида. Толку-то.

– Что сначала: расследование или уборка? – спросил Аркадий.

– Уборка. Там хоть головой думать не надо, – отозвался Стас.

– Да ты вообще думать не умеешь, молчи уж, – добродушно отозвалась Лида.

– А ты – овца нестриженая!

– А ты ощипанный баран, – припечатала сестра и приступила к вытряхиваю хлама из холодильника.

Чего там только не было! Было платье сестры бабки, в котором она сорок лет назад поступала в институт (об этом извещала аккуратно приколотая булавкой записка), рядом с платьем валялись детские вещи Эльвиры, которые рвались от того, что их брали в руки, а посреди этой рухляди лежала чья-то засаленная кепка с дохлыми вшами внутри. Это нечто выбросил Аркадий, попутно уронив еще несколько коробок. Воспользовавшись моментом, Стас втихаря вышвырнул два длинных платья самых шизофренических фасонов. Возможно, их хранили в качестве музейных экспонатов. Отдельного упоминания заслуживала коробка, набитая обрывками разноцветных тряпочек. Однако по степени непрактичности чемпионат холодильника выиграла соседняя коробка, в которой хранились рассыпающиеся в труху детские рисунки неясно чьего авторства. Стас неосторожно задел труху рукой, отчего поднялось облако пыли. Половина облака вмиг забилась ему в нос. Тогда он запаковал коробку и вынес сразу на помойку. Во многом потому, чтобы Эльвира не увидела и не передумала. Диане повезло обнаружить обкусанную кем-то книгу «Практическая гинекология» 1956 года выпуска. Снизу была приписочка, что книга предназначена для широкой публики. Страшно подумать, кто из семейки был гинекологом-любителем при полном отсутствии людей, как-то связанных с медициной. Хорошо, что этот некто был не проктологом-любителем. Диана с полминуты пребывала в раздумьях, выбросить этот гинекологический бестселлер или оставить. Любопытство пересилило. Может, книга увлекательно написана. У некоторых авторов интереснее про тромбоцитопению читать, чем у других про приключения.

Находки Лиды были не столь странными, более того, ничего неожиданного ей не попалось. Она выволокла на помойку несколько десятков непарных сапог из лежащего шкафа, вот и все.

Когда Аркадий с Эльвирой разгребли то место, где должен был быть старый стол, то были несколько удивлены, в самом деле найдя там стол.

К вечеру семейство устало и полностью забило один мусорный бак. Но это была приятная усталость, да и сознание еще не отпускала эйфория от смерти диктатора. Эльвира разогрела магазинные блинчики. Если сосиски имели сильный привкус бумаги, то блинчики были с пылью. Неизвестно, что лучше.

– Так как у нас насчет благодарности убийце? – спросил за ужином Аркадий. – В любом случае, кто бы это ни был, этот человек заслуживает уважения. Убийца решился на то, на что не мог решиться ни один человек. Убийца избавил нас от гнета диктатора-самодура.

Эльвира согласно кивала на каждом слове пафосной речи.

– Предлагаю убийце самому назвать себя, чтобы мы могли знать в лицо своего героя! – провозгласил Аркадий. В нем определенно были задатки неплохого телеведущего. Ему было просто интересно посмотреть, чем дело кончится, вот он и принимал посильное участие.

– А зачем вообще тогда расследовать, раз никакого наказания убийце не будет? – спросила Лидия.

– Говорю же: мы должны знать героев в лицо. Ну? Кто готов сознаться? – задал вопрос Аркадий.

– Как раз хотела сказать, что я этого так не оставлю, – решительно заявила Эльвира. – Она была моей матерью: пусть сумасшедшей, пусть она поломала не только мою жизнь, но я отдаю ей дочерний долг. Я найду убийцу.

– Ты ее действительно любила? – спросил Стас. В силу своей толстокожести он не колебался в обращении к ней на «ты», тогда как его сестры испытывали желание обращаться к матери на «вы». Диана до четырех лет искренне полагала, что ее мама немая, потому как слов от нее не слышала. Занимались Дианой в основном Зло и Аркадий.

– Да, потому что я ее дочь, а дети должны любить родителей.

– Но ты же сама говорила, что она тебе жизнь сломала… – продолжил Стас.

– Ему тоже, – мать ткнула толстым пальцем на мужа. – Думаешь, он вообще хотел жениться? Она обещала отмазать его от органов – у нее там связи были – взамен он должен на мне жениться. Нас с ним она не особо спрашивала. Я у нее одна осталась – вот она и занялась мной вплотную.

– Твоя сестра же пропала? Кажется, сбежала? – спросил Аркадий. Диана поправила шарфик, прикрывающий исполосованную шрамами шею.

– Слабовольная дура, вот она кто, – неожиданно резко заявила его жена. – Предатель, и не более того.

– Когда человек сбегает от невыносимых условий – это нормально, – подала голос Лидия.

– Мы жили точно также, как сейчас. Это еще не повод убегать. Она тем самым предала свою мать, которая возлагала на нее надежды. А вообще нас трое было. Я одна осталась.

– Трое? – в голос спросили остальные присутствующие. Диана ограничилась тем, что прищурилась и подготовилась внимательно слушать.

– Брат еще был. Петр. Он вообще отмочил глупость: в четырнадцать лет специально кого-то убил и сел в колонию, только чтобы избавиться от нас. Мама от него отреклась, и с тех пор говорила, что у нее две дочери. Я старшая, он средний, а Сонька – самая младшая. После его побега мама усилила контроль за нами, чтобы всякая дурь не лезла в головы, но Сонька все равно пропала. Как только поседела, так и ушла. Ей восемнадцать должно было исполниться через два дня. Может, ее похитил Фехтовальщик. Поделом ей, – последними словами Эльвира подвела итог под необычайно длинной для себя речью.