Нина Линдт - Зов Сирены

После танца этот поцелуй был чем-то естественным, вроде скрепления полного доверия между ними.

Она улыбнулась ему, и он еле сдержался, чтобы не поцеловать ее еще раз. Он думал, впереди еще уйма времени и он уговорит ее остаться с ним в отеле. Но она в бар больше не вернулась.

Когда же он, обеспокоенный ее долгим отсутствием, прошел в дамскую комнату, та была пуста. Поискав ее по залам среди гостей, он понял, что она просто сбежала. И желчь ядом разлилась по сердцу.

Граф Аранда вернулся в свой особняк рано, ему было горько наблюдать за счастьем Анхеля. В какой-то степени, в глубине души, он понимал, почему тот так светился: не из-за возможности утереть нос всем своим воспитанникам, а из-за Катарины. Черт возьми, будь у графа такая внучка, он бы был на седьмом небе. Все бы ей отдал. Но у него даже детей не было.

До сих пор два патриарха подтрунивали друг над другом, строили каверзы, любили ставить друг друга на место и спорить. Но они же при этом осознавали, что похожи в своем одиночестве и разочаровании в воспитанниках. Пусть граф Аранда никогда не стремился воспитать себе смену, этим обеспокоился Анхель, но ему тоже хотелось оставить состояние кому-нибудь толковому. В этом они были единомышленниками.

А теперь получалось, что Анхель все это время посмеивался над ним и обманывал. Такая внучка, такая красавица, с таким достоинством держится, несмотря на провокации и нападки. Благородная. Одно загляденье смотреть, как она приветствует гостей, как идет через зал, как смотрит на Анхеля. Если б на него так смотрели… Одиночество старости и страх смерти не были бы такими огромными. Отступали бы перед ее светом.

Остается только наблюдать со стороны. Молиться, чтобы она не превратилась в жалкое свое подобие под влиянием власти, денег, возможностей и искушений. Сохранила этот чистый лучистый взгляд юности надолго.

— Э, да ты поэт, приятель, — усмехнулся старик сам себе. Опираясь на трость, открыл графин с бренди и налил себе в бокал. Закрыл графин и задержался взглядом на морщинистых, жилистых, дрожавших от старости руках.

Катя очнулась в своей кровати. Это было странно, она совершенно не могла вспомнить, как пришла домой. Не помнила она и того, как садилась в машину. Одним из последних воспоминаний вечера был твист со Стефано. Она вдруг испугалась, что сейчас обнаружит его спящим рядом. Но, еле оторвав тяжелую голову от простыни, она поняла, что лежит на постели одна. Лежит странно: поперек, укрытая частью покрывала.

Чувствовала она себя ужасно: руки и ноги были ватными, хотелось спать, головная боль тихонько пульсировала во лбу. «Спать, спать, спать», — словно говорила эта боль. Но за окном уже было светло. Она привычно протянула руку к тумбочке: телефона на ней не было. Кое-как развернувшись на кровати, она увидела, что все еще одета в вечернее платье.

Сумочка лежала рядом с ней. Облизывая пересохшие губы, Катя открыла ее, вытащила телефон, включила и застонала: через полчаса завтрак с Анхелем!

Кое-как она поднялась, скинула платье и опять обомлела: на ней не было трусов! Что за черт?! Она в ужасе пыталась вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего вечера, но по-прежнему не могла. Ладно… Сначала в душ.

В зеркале ванной отразилось ее заспанное лицо с взлохмаченными волосами и сапфировое ожерелье на голое тело. Совсем про него забыла…

Катя сняла его, вспомнила про серьги, потянулась к ушам, и все похолодело внутри: одной сережки не было. В панике она вернулась в комнату, встряхнула платье, пошарила по постели, залезла в сумочку… из сумочки вытащила свои тонкие кружевные трусики. Но сережку не нашла.

Стараясь не паниковать, она пошла в душ. Долго стояла там сначала в задумчивости, а потом начала яростно тереть себя мочалкой.

Вдруг вспомнился поцелуй со Стефано. Неужели она переспала с ним? Она уперлась ладонями в кафельную стенку душа, чтобы не упасть. А иначе как ее трусы могли оказаться в сумочке? Стефано, должно быть, приехал с ней сюда, помог подняться и оставил спать, потому что она была в отключке.

— Нет… не может быть… такого просто не может быть… — шептала она, пока вода текла по лицу. — Должно быть простое, логичное объяснение.

Но в голове потерянная сережка, трусы в сумочке и провал в памяти никак не желали выстраиваться в стройную картину.

… — Девушка должна беречь честь смолоду, а потом какой от нее прок? — говорила баба Шура, поджимая губы. — Этот твой Макс-шмякс-брякс — дурак, и черт с ним! Хорошо, что только целовались, а не что… посерьезней. Хуже нет на таких дураков свое доверие и время тратить. Встретишь еще хорошего человека, не реви. Клары вот нет, так мне слезы вытирать за всех теперь. Не реви, Катюша. Скажи ему спасибо, что не стал дальше обманывать. И подружке своей спасибо скажи. Бывшей.

— Баб Шур, никому теперь верить нельзя, да?

— Ерунду не мели! Еще чего придумала! Ты еще в монастырь вон постригись для пущей глупости. Ну! Из-за одного дурака жизнь себе ломать? Знаешь еще сколько их будет? Так, всё, пошли умываться, поплакала и ладно. В следующий раз голову подключай, смотри, как он на подруг твоих смотрит, как ведет себя. Головой надо думать, а не другим местом.

Позвонить Стефано? Спросить? Что если она действительно переспала с ним?

Катя подумала, что довольно странно не помнить ничего из случившегося. Но, возможно, это действие алкоголя и усталости. «Парень хороший», — думала она. Даже если у нее что-то было с ним, то, может, это просто была игра? Может, они так опьянели, что на спор она сняла нижнее белье?

Вышла из душа, завернулась в полотенце и несколько минут простояла неподвижно, не в силах двинуться: сонливость не проходила, тяжесть в теле была незнакомой и пугала, как и все, что рисовало ей воображение.

После душа надела свежее белье, джинсы, джемпер и почувствовала себя лучше, хотя головная боль расширялась и росла. Зато руки и ноги стали двигаться послушнее, сознание прояснилось.

Иногда какие-то странные образы всплывали в памяти: золотистые пузырьки, взлетающие вверх, чье-то прикосновение, звук молнии на платье. Но это были смутные, неуловимые картинки, которые она не могла привязать к конкретному событию. Ее вечер обрывался на шикарном твисте со Стефано. И от него было радостно, но вот пропавшая сережка и трусики в сумочке мешали насладиться этим воспоминанием и смущали. Но он же отвез ее и уехал? Если бы между ними был секс, логично было бы проснуться рядом с ним?

Чем больше она думала об этом, тем больше уверенности появлялось: у нее ничего не было со Стефано, просто они, видимо, выпили что-то посильнее после твиста, ее развезло, он отвез ее домой. А трусы… Ну, найдется объяснение и для них, и для сережки!