Николай Усков - Зимняя коллекция смерти

Николай едва не влепил пощечину наглому простецу, но смирил гордыню, прошептал трижды «Miserere» и ответил:

— Птицы несмышленые от холода спасаются в храме Божьем, так и мы, ничтожные, сюда же прибегаем в надежде на избавление от земных страданий, — Николай осенил себя крестным знамением. — Убери пока, брат, а я спущусь в крипту отца нашего Галла да помолюсь о благополучном исходе предстоящего посещения дома этого нашим господином и цезарем. Одно у нас, убогих, упование — на милостивое заступничество Галла Исповедника. — Николай вошел в узенькую дверцу с юга от алтаря и спустился по извилистой лестнице в подземную камеру. Здесь было темно.

Монах постоял немного, чтобы глаз привык к мраку, и как только различил в небольшом отдалении слабое мерцание света, тихо направился к нему. Свет проникал через низкий проем в стене, который вел в крипту со священным залогом божественной милости — чудотворными мощами Галла Исповедника. Строитель крипты — наставник Николая, аббат Аннон, — специально сделал вход низким, дабы всякий склонял выю свою перед означенным сосудом святости. Кто не склонит, тот будет наказан ударом в лоб. Монахам ведь всегда надлежит ходить так, а именно — в смирении опустив глаза долу, ибо сказано в Писании: кто унизится, тот возвеличится. А кроме монахов доступ к сокровищу всего христианского мира никому не разрешен, ну разве что епископам и господину нашему цезарю.

Николай вступил в крипту. Свет исходил от нескольких трепещущих язычков свечей, установленных в медном канделябре перед тесаным саркофагом Галла. Монах опустился сначала на колени, а потом распластался на холодном полу, приняв форму креста, и стал молиться. Слова молитвы не особенно шли на ум. Он вдруг вспомнил, что не проверил, свежую ли солому набили в тюки, на которых будут спать сановные гости, но, отринув суетные мысли, решил сосредоточиться на святом Галле, стал читать про себя выученное наизусть житие Божьего мужа, и мир с его тревогами постепенно отступил.

Внезапно Николай услышал шорох. «Мыши, твари Божьи, пропитания ищут», — благостно успокоил он себя. Шорох исходил из той части крипты, где, как он знал, есть потайная дверь, ведущая по подземному ходу в покои аббата, а оттуда за пределы монастыря. А вдруг не мыши?! Николаю стало не по себе. «Святой Галл, избави нас от всякого дьявольского лукавства и обмана», — громко призвал он. Слова отдались гулким эхом. Все погрузилось в могильную тишину, что неудивительно — ведь это и была могила. Монах слышал, как бьется его сердце. Он застыл, но теперь вместо шороха из потайного лаза доносился чей-то вполне отчетливый зов: «Николай, ты ли это?»

Келарь уже управился с птичьим пометом и теперь стоял, недоумевая: сколько же можно молиться, когда дел невпроворот? «Вот ведь молельник нашелся! Сделай то, сделай се, а сам языком треплет вместо того чтобы дело делать. Нет, пропал наш дом, совсем пропал. И курей, гадюка, не благословил есть. Ведь сказано же в уставе, что монаху не подобает есть мясо четвероногих. Где он, зараза, видел кур четвероногих? У птицы две ноги — любой малец это знает, — а потому она есть рыба и монаху в пищу пригодна. А от бобов да гороха одни воздухи смердящие. Сам-то, конечно, отдельно от нас спит, а попробовал бы в дормитории со 140 здоровыми мужиками, объевшимися гороху, полежать! Только и слышишь: пук да пер, пук да пер. Пустозвон он, одним словом. Все ретийцы таковы. То ли дело алеманн Хартманн, вот был настоящий аббат, в хозяйстве разбирался, а языком молоть не любил. Говорил просто и понятно, а коли не уразумел, то бил в морду. А че, всяко лучше, чем «одно у нас, брат, упование — на милостивое заступничество Галла Исповедника». «Тьфу на тебя, содомит, гной источающий!» — категорически завершил свой внтуренний монолог брат келарь.

Тут он заслышал шаги Николая, поднимавшегося из крипты, и решил, что лучше принять благочестивый облик, как тот любит. Келарь опустился на колени перед алтарем и прочел единственную молитву, которую знал по-латыни, — «Pater noster», но слов ее он все равно не понимал. Когда неизвестные слова были исчерпаны, брат Веринхар осторожно поднял глаза и увидел бледное испуганное лицо Николая с остановившимися голубыми глазами. «Сейчас скажет, что было ему видение от святителя нашего Галла, и прослезится, скоморох, да и только». Вслух же Веринхар промолвил, пытаясь подражать велеречивости будущего аббата:

— Отче, очень извиняюсь, что мы к вам обращаемся, но надо бы дальше идти, я же в кухнях нужен. Там поставщики ругаются.

— Ступай, брат Веринхар, делай свое дело во славу святого Галла и господина нашего Оттона, а мне надобно в скрипторий зайти, — взгляд Николая стал блуждающим.

«Точно! Было ему видение. Пропал дом», — злобно бубнил Веринхар. Выбежал из храма и, подобрав шерстяную тунику, поспешил на кухни.

Николай с минуту простоял в алтаре, будто пораженный столбняком, затем упал на колени и стал молиться, уже не по привычке, выработанной годами жизни в обители, а неистово, жадно и со слезами на глазах. На этот раз он прочел редкий псалом Давидов ради нескольких слов, крайне важных для него теперь: «Воздают мне за добро злом, за любовь мою — ненавистью». Потом помялся немного, словно что-то соображая, и начал шептать новый псалом, но с замиранием сердца произнес только один стих: «Враг преследует душу мою, втоптал в землю душу мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших». Со стороны казалось, что будущий аббат потерял рассудок. Он несколько раз ударил себя в лоб кулаком, затем решительно поднялся, метнулся было к двери в крипту святого Галла, но, дойдя до нее, замер, словно в нерешительности. Тут в пустынный храм вбежало несколько братьев, раскрасневшихся и запыхавшихся, каждый из которых пытался первым сообщить настоятелю благую весть: «Отче, едет господин наш, едет! Уже с застав гонец примчался!» Николай осенил себя крестным знамением и энергично направился к дверям.

— Где все? — бросил он на ходу.

— Уж собрались, отче, перед воротами, как только узнали.

— В колокола пусть звонят что есть мочи, дабы господин наш издалека слышал голос Галла, приветствующий его, — велел Николай.

На небольшой площади у западных ворот храма столпилось множество людей. Вся братия св. Галла, ученики монастырских школ, вассалы обители со своими штандартами. Подлый же народ в пределы монастыря не допустили. Хотя для Господа нет ни раба, ни свободного, а все и во всем Христос, только глупец будет загонять в одно стадо и волков, и овец, и быков, и куниц. Каждому свое место в этой жизни предназначено. Простецам подобает приветствовать цезаря только издали, дабы близость чумазых величию его не нанесла оскорбления.