Николай Усков - Зимняя коллекция смерти

— После обряда инвеституры, цезарь, помолимся в храме вместе с клиром и народом, а уж потом пригласим тебя разделить нашу трапезу.

— Э-э, отче, хлебушка бы или колбасы, — сказал лукаво император. Николай, услышав слово «колбаса», вздрогнул и подумал: «Пропали мы. Где ж в святом месте колбасу взять?» Кивнул господину с покорностью, а сам попросил брата виночерпия принести чего-нибудь съестного.

«Как же, колбасы захотели?! — бурчал себе под нос брат виночерпий. — С неба разве что упадет, отродясь этой нечисти в стенах обители нашей не было. Одна надежда — брат Веринхар, у него всегда что-нибудь припасено, если хорошо попросить». Виночерпий, как и Николай, происходил из Реции, а потому не слишком надеялся на расположение алеманна Веринхара, но дело-то государственной важности. Брата Веринхара виночерпий застал на кухне: тот отдавал распоряжения многочисленным слугам и монахам.

— Ну а тебе-то что, Виктор? — неприветливо встретил келарь виночерпия.

— Августейшему величию угодно закусить вино колбасой или чем-нибудь… — Виктор не успел договорить.

— Августятское величье изволило привести такую ораву нахлебников, что не знаю, чем мы-то брюхо набьем. Разве видениями отца Николая, — злобно отвечал брат Веринхар. — Шутка ли — явиться с такой армией: без малого 300 голов, будто не к святому Галлу приехал, а к злодею Беренгарке.

Пока братья препирались, господин Оттон осушил весь кувшин, размяк, порозовел и спросил Николая:

— Отче, вот скажи мне, уважешь ты меня или не уважаешь?

— Уважение к тебе, цезарь, мне Господом заповедовано. Грех великий не уважать помазанника Божьего и отца отечества.

Услышав смиренную речь Николая, император по скромности своей решил святого Галла просьбами долее не обременять, а изъявил готовность следовать в зал капитула без промедления.

В зале капитула собралась вся братия святого Галла, за исключением тех монахов, кому послушание выпало особое. Брат Веринхар хлопотал на кухнях, брат виночерпий раздобыл-таки кусок свиной колбасы и прибыл в опустевшую ризницу, а брату Филиппу келарь приказал поставить в крипте свечи поярче, да разместить там мягкую расшитую подушку, чтобы господин наш колени свои в молитвах усердных не повредил. Филипп был юношей знатного рода, мятущимся и беспокойным. Хотя святой Галл всегда имел монахов только свободных, более знатные все же чаще сбиваются с пути. От старших братьев Филипп слышал о многих тайнах крипты святого Галла Исповедника, но впервые поспешал туда без сопровождения в пустой надежде тайны эти разгадать.

«Спасибо брату Веринхару, — думал Филипп. — Он хоть и груб да к греху содомскому вынуждает то угрозами, то посулами, но знает, чем угодить». Подушку Филипп зажал под мышкой, а в руках держал пять толстых свечей, лелея надежду при помощи столь ярких источников света хорошенько исследовать потаенное подземелье. В храме Божьем собрался народ и войско господина нашего, ожидавшее выхода императора с новым аббатом. Монаха, смиренно поспешавшего в крипту, никто не заметил. Все были заняты разглядыванием причудных росписей, покрывавших стены базилики, ибо сказано святым папой Григорием: сие есть Библия для неграмотных. Филипп вошел в узенькую дверцу с юга от алтаря и спустился по извилистой лестнице в подземную камеру. Здесь было темно. Брат постоял немного, чтобы глаз привык к мраку, и как только различил в небольшом отдалении слабое мерцание света, тихо направился к нему.

На полпути Филипп сильно нагнулся, помня о низком входе в крипту, который однажды уже покарал его за гордыню ударом каменным. Благополучно миновав Сциллу и Харибду сию, монах вступил в могилу святого Галла Исповедника, осенил себя крестным знамением и возликовал. Канделябр при саркофаге чудотворца напоминал курительницу: в медную чашу, наполненную песком, были воткнуты свечи. Ничто не мешало поставить туда новые и получить таким образом вдвое больше света. Положив подушку перед саркофагом, юноша приступил к осуществлению своего пустого замысла. В крипте изрядно посветлело, и Филипп без труда заметил то, что тьма скрывала от взглядов любопытствующих непроницаемым покровом. В северной стене имелась небольшая щель. Казалось, что каменная кладка в этом месте не выдержала тяжести храма Божьего и слегка подалась вперед. Филипп взял свечу и поднес к отверстию. Пламя затрепетало.

То ли от возбуждения, то ли от страха Филиппа пробил озноб. Он осторожно просунул пальцы, взялся за холодные камни и потянул на себя. И — о чудо! — кусок стены мягко подался вперед, и перед монахом открылся темный лаз. Согнувшись, он вступил туда, оберегая ладонью язычок пламени, и сделал несколько шагов. Из чрева земли раздавались голоса. Брату стало не по себе, но суетный нрав победил страх естества, и Филипп пошел на звуки. В небольшой нише голоса звучали совсем отчетливо. Монах принялся яростно осенять себя крестным знамением, полагая, что тут живут духи, но затем прислушался. Один голос был постарше, другой помоложе:

— Брат, говорю тебе, забыли они про енту колбасу, поделим ее. Пахнет-то как, шельма!

— Сие есть грех великий.

— А не грех, братец, цапать меня за задницу и языком ухо слюнявить?

Филипп повеселел. Какие духи будут про колбасу и грех содомский говорить?! Он отлично различил голоса брата виночерпия и монаха Ратперта, прислуживавшего ему в винных погребах, а потом догадался, откуда звук исходит. Под самым сводом в каменной кладке имелось отверстие, в которое была вмурована глиняная трубка. По таким, как он знал, тепло расходится по всем жилым помещениям обители от располагавшихся в подвалах печей. Сам он не раз топил такие печи. «Хитро придумано, — подивился брат Филипп. — То есть часть труб вовсе не для обогрева предназначена, а для того, чтобы тайное сделать явным. Истинно говорят старшие, и у стен есть уши». Он пошел дальше по извилистому ходу и опять услышал голоса, словно из глубин земных вырывались стоны грешников, терзаемых щипцами адовыми.

— Сказал тебе, сиди смирно и не елозь.

— Отче, благословите хоть одним глазком на господина нашего взглянуть. Говорят, борода у него по земле стелется, а меч ярким пламенем сияет. Еще слышал, что если поганый увидит меч его, то в камень превращается.

— Пустой вздор, я вот сейчас велю тебя розгами высечь! Переписывай Деяния апостолов — не было нам от отца Николая благословения труд наш Божий оставить, чтобы суете мирского тщеславия отдаться. Сие есть подвиг настоятеля нашего, нам же надлежит со страхом Божьим и молитвами буковки выводить, дабы слово Божье воссияло во всех частях круга земного.

Филипп узнал голос брата Иеронима — самого искусного переписчика обители, человека мудрого, но сурового. Теперь монах понял, как устроен подземный ход. Разговор про колбасу он слышал из ризницы — хранилища мирских сокровищ святого Галла. По праву расположена она ближе всего к алтарю, который есть хранилище сокровищ нетленных. Дальше подземный ход вильнул и вывел любопытного монаха к скрипторию — месту, где книги переписываются и святое знание жизнь вечную обретает. Над твердью земной скрипторий находится подле ризницы и окнами смотрит в окна алтаря, откуда святое знание проистекает. По логике вещей дальше Филипп должен был попасть в незримую часть зала капитула, где сейчас господин наш передает пречистый посох Галла Исповедника отцу Николаю.