Ирина Лобусова - Гранатовый дом

Емельянов ворвался внутрь. Картина, представшая перед ним, была именно такой, ради которой он шел сюда. На огромной кровати лежали трое: начальник уголовного розыска Тищенко и две несовершеннолетние девчонки, почти дети. Зрелище мерзкое и ужасное.

— Так, что это у нас? — Довольно, как кот, объевшийся сметаны, замурлыкал Емельянов, после того, как несколько раз щелкнул карманным фотоаппаратом. — Связь с несовершеннолетними. Какая это у нас статья, Дмитрий Николаевич? Протокол составлять будем?

— Я… я… — Тищенко стал белым, руки затряслись, казалось, его вот-вот хватит удар.

— Девки, встать, одеться! — скомандовал Емельянов.

Привыкшие подчиняться, малолетние проститутки равнодушно выползли из постели и стали одеваться.

— Возраст! — рявкнул на них опер.

— 14, — ответила первая.

— 16, — отвела глаза в сторону вторая.

— Не врать! — снова рявкнул он.

— Ну… 12, — сказала девчонка.

Емельянов вывел малолеток в коридор, сдал своим людям.

— Перепишите их данные, а я здесь кое с кем потолкую.

Затем снова вернулся в комнату.

— Связь с несовершеннолетними — раз, посещение незаконного притона разврата — два, наверняка при обыске найдутся наркотики — три, сопротивление работникам милиции — четыре… — принялся перечислять Емельянов. — А какой резонанс в партийных органах? Какой удар для семьи? Вот сейчас оформим задержание и… Данные девчонок и показания Катерины уже у меня на руках. Ни одно КГБ не отмажет. Кстати, туда в первую очередь информация и направится.

— Емельянов!.. — диким голосом взвыл Тищенко.

— Моя спецоперация была согласована заранее, рапорт вообще датирован вчерашним числом… — снова принялся Константин.

— Чего ты хочешь? — не выдержал Тищенко. — Денег, повышения по службе, чего? Ну, погубишь ты меня — тебе что, станет легче жить?

— К тому же, постоянное посещение этого места, — словно не слыша, продолжал Емельянов. — Катерина даст показания, что в этом месяце ты был здесь четыре раза, это пятый. Адреса прочих проституток мы выясним.

— Ты все равно мне ничего не сделаешь, — наивно попытался сопротивляться Тищенко.

— Уже сделал! — рассмеялся опер. — Разве ты не понял сам, что уже по уши в дерьме? И кто будет тебя защищать? Первым человеком, который узнает обо всем, будет твоя жена! И ты догадываешься, как она настроит твоих покровителей?

— Чего ты хочешь? — снова протянул Тищенко.

— Связь с малолетними проститутками, притон в Аркадии, наркотики, — продолжал усмехаться Емельянов, — и так по-глупому попасться мне в руки!

— Я тебя уничтожу, — Тищенко сжал кулаки.

— Это что, сотрет информацию, которую ты уже сделал публичной? За дверью два моих человека! Свидетели, — едва не расхохотался в голос Константин.

— Мы можем договориться? — Несмотря на сжатые кулаки, руки Тищенко продолжали дрожать. — Чего ты хочешь? — как заведенный снова спросил он.

— В первую очередь, чтобы ты закрыл рот, — ответил Емельянов. — Думаю, мы сможем договориться.

Через полчаса Константин и его люди вернулись обратно в автомобиль. Проституток они отпустили, с Катерины взяли денег, которые в машине разделили на троих. А Тищенко остался лежать в кровати и плакать — на крючке у Емельянова, теперь уже на вечном крючке. Опер был невероятно доволен собой.

После того дня Емельянов стал лучшим сотрудником. Каждая планерка, совещание, политинформация начиналась с похвалы ему, его ставили всем в пример. Почти каждый месяц Емельянову выписывали премии. Но самым главным было то, что он теперь мог делать исключительно то, что хочет — не приходить на службу к 8 утра, не посещать планерки и политинформации, вообще не приходить на службу, если не хочет… И никто больше не говорил ему ни одного слова.

При этом Константин прекрасно знал, что Тищенко ненавидит его смертной ненавистью и готов при первом же случае от него избавиться. Но он не собирался предоставлять Тищенко такого случая. Можно сказать, что Константин развлекался, играя в смертельно опасную игру. И совершенно не боялся подстерегающего его риска. Вся его жизнь и без того была риском, а играть с огнем Емельянов привык. Поэтому он был несказанно рад, что может держать в кулаке противного пижона.

Оставалось получать удовольствие от того, что Емельянов делал только то, что хотел. Поэтому он притворялся, что спит в 10 утра. И когда раздался звонок в дверь, глаза его все еще были закрыты.

Звонили долго, нагло. Константин терпеть не мог таких истерических звонков в дверь. Он вернулся домой почти в три ночи. Сначала по горячим следам допрашивал шулера, промышлявшего грабежом, некоего ублюдка по кличке Кашалот, имевшего две судимости и боявшегося третьей, а потому показавшегося ему наиболее поддающимся обработке.

Однако Кашалот, производивший впечатление слабого звена, таким не оказался. Он вел себя дерзко, в открытую хамил Емельянову, отчего пару раз даже схлопотал по зубам. Впрочем, с точки зрения опера, врезать такой мрази было благим делом.

Словом, Кашалот неожиданно оказался твердым орешком. Емельянов отправил его обратно в камеру, а сам пошел в соседний отдел. Там праздновали день рождения знакомого опера.

Для разгона выпили в кабинете, затем, с легкой руки именинника, отправились в шашлычную в самом низу Греческой улицы, почти рядом с парком Шевченко. Там ели шашлыки, пили водку, потом пиво, в общем, только около трех часов ночи служебная машина привезла Емельянова домой.

Бурное празднование дня рождения помогло Константину хоть немного отвлечься от печальных, даже тревожных мыслей, не дававших ему покоя. А мысли действительно были очень тревожными.

Емельянову не нравилось в последнее время поведение Тищенко — он был уж слишком ласков и покладист. Это могло означать, что начальник ищет компромат, чтобы прижать Константина к ногтю, и, возможно, что-то уже нашел.

Емельянов знал, что Тищенко пойдет на что угодно, чтобы его уничтожить. А значит, он находился в постоянной опасности и должен был держать ухо востро.

К тому же опера беспокоило поведение Кашалота. По всем законам, прекрасно работавшим раньше, тот уже должен был сломаться и выдать своих. Но он этого не делал. Значит, откуда-то чувствовал мощную поддержку. А это не просто не нравилось Емельянову, это очень его беспокоило.

Самым плохим был вариант, если бы Кашалот получил эту самую поддержку от кого-то из милиции — к примеру, от людей Тищенко. Тогда шулера могли заманить, и раскрываемость дела у Емельянова пострадала бы очень серьезно. Значит, это необходимо было вычислить, действуя очень аккуратно.