Ирина Лобусова - Гранатовый дом

Каким бы неопытным ни был Тищенко, он все равно не сделал бы подобного. А значит, нужно просто успокоиться, выдохнуть и подумать, почему Влад сказал это.

До этого момента Константин считал Карова своим другом. Он был умным, опытным опером, раскрываемость у него была достаточно высокой, да и характер у Влада был лучше — не то что у Емельянова. Он никогда не конфликтовал с начальством, а значит, завидовать Константину ему было не с руки.

Но, анализируя слова Влада о заявлении, которое Тищенко якобы брал у Кашалота, Емельянов вдруг понял, что поступок этот какой-то странный. Было здесь что-то, чего Константин пока не мог понять. Ясно было одно: ему крайне не понравилось поведение Влада. В который раз он подумал о том, что верить никому нельзя.

В силу своей работы Емельянов хорошо знал, что все люди лгут. Вот он ни за что не поверил бы задержанному, не поверил бы своему информатору без проверки. А вот другу мог и поверить. И теперь возникал самый страшный вопрос: а друг ли он?

Константин покосился на Влада, сидящего сбоку от него. Тот выглядел как обычно — совершенно ничего не выражающее лицо. Может, несколько бледнее, чем обычно. Хотя это вполне могла быть разыгравшаяся фантазия Емельянова, который теперь был готов во всем искать подвох.

Было уже понятно, что все происходящее — не просто так. А значит, нужно быть настороже — Константин решительно повторил себе это, с тоской вглядываясь в знакомые улицы за окном.

Однако внутри здания все было тихо, спокойно, как обычно. Увидев это, Влад заметно смутился. Зато Емельянов теперь не спускал с него глаз.

— Ну, ты сам с Тищенко разбирайся, — пробормотал Каров, собираясь бежать по лестнице на свой второй этаж.

— Спасибо, что привез, — бросил ему вслед Константин.

Влад исчез, буквально испарился с такой скоростью, словно его никогда и не было. А Емельянов стал неторопливо подниматься к себе.

Но не успел дойти до своего кабинета, как в коридоре столкнулся с Тищенко.

— Константин, как удачно. — Голос начальника был такой же, как и всегда. — Зайди ко мне.

И Емельянов пошел следом за ним, все время думая: «Визит Влада — что это вообще было?»

В кабинете он сел напротив стола Тищенко. И обратил внимание, что окно полностью закрыто. От неожиданности он буквально чуть ли не подпрыгнул на стуле!

Какой же досадный промах он допустил! А еще опытный опер называется! Позор, да и только! Почему, ну почему эта маленькая, но самая важная деталь не бросилась ему в глаза своей нелепой резкостью в самом начале рассказа Влада? Как он, Емельянов, мог так оплошать?

Очевидно, бросать пить все-таки придется. Вполне вероятно, что он просто допился до ручки, и от этого сошел с ума.

Все дело было в том, что Кашалот никак не мог выброситься из окна кабинета Тищенко, да и пытаться сделать этого тоже не мог! Никак! Все окна в помещении, где находился уголовный розыск, были забраны густыми металлическими решетками. И окно кабинета Тищенко не было исключением, на нем были точно такие же густые решетки, как на всех остальных!

Просто Емельянов так привык к этим решеткам, что никогда не обращал на них внимания. И оттого не среагировал должным образом на эту важную деталь в рассказе Влада.

— Слышал нелепость? — фыркнул Тищенко тем временем. — Вор этот твой, Кашалот, или шулер, тебе видней, горло себе прямо здесь, в моем кабинете перерезал.

— По дороге слышал что-то подобное, — аккуратно и спокойно ответил Емельянов.

— Глупость несусветная! Набрали тупых деревенских баранов на режимный объект! Кто так обыскивает? Ведь он мог с ножом на меня наброситься!

— Мог. С ножом? — переспросил Константин. — У него был нож?

— Какой нож? Тьфу ты, в самом деле! Бритва. Острая такая. Заточенная. Он ее в подошве ботинка прятал. А эти тупицы из охраны не заметили! Так обыскивали при отправке из СИЗО, что с бритвой допустили ко мне в кабинет!

— Что теперь будет? — спокойно спросил Емельянов, не чувствуя пока в голосе Тищенко никакой агрессии к себе.

— Ну что будет: начальнику по режиму и его заместителю — взыскание, а сотрудников режима, которые так его обыскивали, уволят.

— Это правильно, — кивнул Константин, — они обязаны были его хорошо обыскать.

— Я думал, он на меня с этой бритвой набросится, — вздохнул Тищенко.

— А почему ты вызвал его на допрос? — осторожно спросил Емельянов. — У тебя появилась какая-то новая информация?

— Та какая там информация! — Тищенко только рукой махнул. — Он сам просился на допрос! Сказал, что со мной хочет говорить. Ну, у меня был свободный час, я и подумал…

— Все это очень странно, — Константин пристально смотрел Тищенко в глаза. — В наших делах Кашалот был человеком опытным. К тому же, в последние годы он переквалифицировался на карточное шулерство, был очень опытным каталой. А воровские эпизоды надо было еще доказать. Срок же за мошенничество в карты очень маленький, совсем крошечный. Ну, посидел бы в тюрьме год-два и вышел по УДО. А тут — такое… Ни за что бы не подумал, что Кашалот такое утворил. Зачем ему это?

— Вот по этому поводу я тебя и позвал. Где твоя оперативная разработка по этому Кашалоту?

— Уже два дня у тебя на столе лежит, — улыбаясь, ответил Емельянов. — Я тебе ее сразу принес, как мы их всех повязали.

— А… Ну да… посмотрю… А как ты взял Кашалота?

— С поличным. И это было нелегко. У меня была оперативная информация. А любая оперативная информация должна разрабатываться. Вот я и проводил разработку.

— И дальше будешь проводить? — каким-то странным тоном поинтересовался Тищенко.

— Обязательно, — кивнул опер, — теперь — обязательно. Я хочу понять, как это произошло, почему. К тому же, тут есть еще один важный момент.

— Какой? — прищурился Тищенко.

— Видите ли, товарищ начальник, Кашалот не употреблял наркотики, — хмыкнул опер. Каталы их не употребляют практически никогда. Для шулерства необходима ясная голова и четкость движений руки. Иначе быстро схватят, и хана ему. Если бы кто другой был, тогда со стопроцентной уверенностью сказал бы: наркотики. А здесь — нет.

— Что же, занимайся дальше. И докладывай по ситуации, — приказал Тищенко.

— Скажи, а Кашалот успел хоть что-то тебе сказать? — посмотрел пристально Емельянов.

— В том-то и дело, что ничего! Я вообще не понял, зачем он ко мне шел! Он сразу за бритвой полез. И ничего не сказал толком. Я правда не понял, — честно вздохнул Тищенко. И Емельянов ему поверил.

Старенький трамвай дребезжал по рельсам, и Емельянов с удовольствием рассматривал уличные сценки, мелькающие в немытых стеклах. Наблюдать за жизнью обыкновенных людей всегда доставляло ему небывалое удовольствие.