Шарлотта Брандиш - Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд [litres самиздат]

Ей требовалось место, где она могла бы по-прежнему предаваться вымышленным чувствам, не боясь быть потревоженной и осмеянной. И такое укрытие нашлось. Дом, как будто понимая, чего Розмари от него ждёт, сам подсказал ей, где искать.

Однажды она совершенно случайным образом обнаружила тайную комнату. Квадратная, без единого окна и с таким низким потолком, что даже невысокой девочке-подростку не было возможности выпрямиться в полный рост – комната была так хитро устроена, что отыскать её местоположение в доме, не будучи осведомленным о её существовании, было крайне сложно. Розмари восприняла находку, как ответ на свои молитвы, и скрывалась там от брата и матери часами, погружаясь в привычные грёзы и наслаждаясь ощущением полной защиты, которое даровал ей дом. В эти моменты ей представлялось, будто она крошечное семечко, надёжно укрытое в мякоти плода и невидимое под толстой кожурой.

Сейчас, когда детство осталось далеко позади и по Гриффин-холлу сновали эти ужасные полицейские, Розмари Сатклифф просто укусить себя была готова: как она могла позабыть про тайное убежище? Ей неприятно было сознавать, что прошедшие годы утвердили над ней свою власть и лишили память былой чёткости. Но её также мучил и другой вопрос: если Матиас спрятал алмаз в её тайнике, то значит ли это, что он всегда о нём знал? Или он обнаружил его позже, когда сумел выдворить сестру из поместья и добиться единоличного владения им?

Проводившийся в доме обыск чрезвычайно нервировал тётушку Розмари. Её терзали навязчивые мысли, что полицейские только притворяются, будто целью их поисков являются улики против убийцы, а на самом деле ищут её алмаз.

Куда бы она ни направлялась, ей навстречу попадались то констебли, то этот неприятный коротышка сержант, буравящий её взглядом круглых, совершенно совиных глаз. Сердце Розмари Сатклифф билось часто-часто, пока она мелкими перебежками пересекала холл, поднималась по лестнице и судорожно пыталась припомнить, какая стенная панель служила входом в тайное убежище. Один раз, когда в коридоре неожиданно появился этот краснорожий верзила, констебль Лэмб, ей пришлось даже имитировать приступ, чтобы скрыть свои намерения и не навести полицейских на след. Она тогда буквально кипела от возмущения, пока встревоженный старший констебль препровождал её в гостиную и уговаривал отдохнуть, как и полагается даме её возраста.

Как только полицейский вернулся к своим обязанностям, тётушка Розмари с прытью, неожиданной в столь хрупкой пожилой леди, вскочила с дивана и отправилась на кухню. К её удивлению, там было пусто, только из судомойни доносилась вялая перебранка лакея и кухонной девушки. На столе, в пергаментном коконе, лежала баранья нога, подтекая розоватым соком, и тётушка Розмари, обожающая вкусно поесть, плотоядно облизнула тонкие бесцветные губы. Бесшумно открывая шкафчики и выдвигая ящики, она обнаружила искомое и, прихватив коробок спичек, снова отправилась на поиски.

Поднимаясь по лестнице, она чутко прислушивалась к происходящему на втором этаже. На мгновение её посетило на удивление чёткое воспоминание из детства, как она спешит наверх, чтобы укрыться в своём тайном прибежище от матери и брата. Воспоминание было таким реалистичным, что пожилая леди хихикнула, радуясь всплывшей из глубин памяти картинке и, более не колеблясь, устремилась к тому неприметному внешне участку стены, где и скрывался вход в тайник.

Пальцы привычно проделали необходимые манипуляции, и вот перед ней с едва слышным скрипом отворилась стенная панель. Крутые высокие ступени, которые в детстве ей приходилось преодолевать ползком, теперь не являлись серьёзным препятствием, клочья паутины тётушка Розмари сметала подолом юбки, не обращая внимания на недовольных её вторжением обитателей тайника.

Задыхаясь от возбуждения и с трудом поворачиваясь в узком пространстве лаза, она затворила за собой миниатюрную дверцу, зажгла свечу и поспешила наверх. Где-то совсем рядом с ней прогремели тяжёлые шаги, а после послышался чей-то протестующий голос, но она была неуязвима для внешнего мира, поэтому продолжила путь.

Комната осталась точно такой, какой она её помнила. Низкий потолок по-прежнему был оклеен детскими рисунками с героями её фантазий, в углу лежал альбом и наполовину сточенный грифельный карандаш. На покоробившемся от времени переплёте сидела тряпичная куколка с заплетёнными в косы соломенными волосами – Мэри-пастушка с миниатюрной корзинкой, тётушка Розмари сразу же её узнала. Пыль тончайшим налётом покрывала стены тайного убежища, и со сладостным чувством ностальгии она провела по ним пальцем, оставив волнистый след, похожий на древнюю руну.

Опустившись на пол и прижавшись к стене, тётушка Розмари установила плоский медный подсвечник перед собой и долгое время смотрела на ровное пламя свечи, чуть дрожавшее от её прерывистого дыхания. Когда сдерживаться уже больше не было сил, она бережно взяла в руки пастушку Мэри и сжала её ивовую корзинку так сильно, что та превратилась в горстку истлевшей трухи.

Ладонь кольнуло, будто тупой иглой, и тётушка Розмари медленно, всё ещё не веря, разжала руку и поднесла её к глазам. В пригоршне шелухи лежал желтоватый камень размером с абрикосовую косточку. Неправильной формы, с трещеватым наростом на одной стороне, он искрился на гранях и отбрасывал на стены потайной комнаты дрожащие грозди радужных огоньков.

Пока Джереми Эштон выступал в роли шофера, Вивиан молча смотрела в окно. Автомобиль шел мягко, даже и не скажешь, что они едут по английской сельской дороге, а не по калифорнийскому шоссе.

Эштон молчал, не делая попыток развлечь ее разговором или блеснуть остроумием, и Вивиан была ему благодарна. Именно этого ей и хотелось – ехать и ехать без конца и без цели, молчать, лениво рассматривать проплывающие мимо долины, цепляясь взглядом за отары овец, издалека походившие на клочки ваты, или наблюдать за полетом крупных птиц, чьи названия были ей неизвестны. Начался мелкий дождь, и его пелена скрыла окружающие дорогу холмы, создав у Вивиан ощущение, что автомобиль с пассажирами всего лишь часть декорации к кинофильму, а туманная завеса маскирует внутренности съемочного павильона.

Девушка первой нарушила молчание:

– Из-за просьбы моего деда, полагаю, вам пришлось пренебречь распорядком дня, мистер Эштон. Насколько я знаю, у фермеров осенью каждый час на счету. Если вы повернете назад, то я обещаю тихонько проскользнуть в свою комнату, а деду за ужином скажу, что вы честно исполнили его просьбу и свозили меня на прогулку.

– Я сам предложил вашему деду помощь, мисс Крэббс. И вы можете не тревожиться о состоянии дел в поместье, мой управляющий прекрасно справляется со своими обязанностями.