Мария Амор - Вкус Парижа

Сладкий дурман «Арпежа» пропитал нашу постель и золотое руно Елениных волос. Всю весну этот модный запах то и дело нападал на меня на бульварах или в подземке. То ли Елена пропахла Парижем, то ли Париж пропах Еленой, но одно было очевидно – город завладел ею. Он превратил мою нежную, заботливую и преданную возлюбленную в опасную, амбициозную и неуправляемую бабочку. Для неё всегда были важны её шляпки, но в Тегеране они были после семьи, после меня, после дома, после нашего быта. Семь лет её мир состоял из меня, её матери Веры Ильиничны и небольшой лавочки на улице Надери, в которой британские дамы приобретали изящные головные уборы Елены. Был узкий круг друзей, сложившийся в основном из бывших офицеров Персидской казачьей бригады. Елена дружила с их жёнами и дочерьми. Был побелённый дом с плоской крышей посреди плодового сада с фонтаном. По вечерам меня встречали там с радостью и вкусным ужином. Семь лет тегеранская жизнь дарила нам тихое, спокойное счастье. Но Париж предложил молодой, красивой и талантливой женщине намного больше. Елена очутилась в эпицентре моды, красоты и искусства. Мало того, она сама заняла здесь некое место после того, как Коко Шанель заказала у неё небольшую коллекцию головных уборов для своего ателье на рю Камбон. Благодаря покровительству знаменитой кутюрье, своему модному русскому происхождению, слухам, что её муж – личный врач нового персидского шаха, а главное – из-за своей редкой северной красоты Елена обратила на себя внимание парижского мира моды и богемного авангарда. «Русскую персиянку» фотографировали, рисовали, приглашали на свои творческие вечера Терапиано и прочие молодые поэты, увлекавшиеся восточной мистикой. Какой-то начинающий стихоплёт даже посвятил ей свои вирши. Стишата оказались слабенькими, но я воздержался от критики – Елене после Тегерана всё это было внове и радовало её, как сочельник ребёнка. Вокруг неё оказалось много талантливых, самостоятельных женщин, ей захотелось быть столь же успешной. Фокус её жизни сместился, я отошёл на второй план.

Большую часть нашего времени мы теперь проводили раздельно. Я работал в госпитале Отель-Дьё и осваивал новейшие способы борьбы с брюшным тифом, столбняком, дизентерией и бубонной чумой в Институте Пастера. В редкие свободные дни вёл приём в эмигрантском медицинском диспансере. И как простак радовался, что жена не скучает в моё отсутствие, что так легко нашла собственные занятия, друзей и развлечения. Сам я был слишком занятым и слишком усталым, чтобы повсюду сопровождать её. Иногда со мной, но чаще в компании новых приятелей она усердно посещала выставки Пикассо и Дали, балетные спектакли, Фоли-Бержер, скачки, авиашоу, автомобильные гонки, выступления Жозефины Бейкер и ночные дансинги, где играли джаз и танцевали линди-хоп. Я же нашёл в Париже несколько своих бывших фронтовых соратников, которые «Весне священной» и балетам Мясина предпочитали цыганский хор и лезгинку. Так что в редкие свободные вечера я оказывался в «Казбеке» на Монмартре или в русских трактирах Бийанкура. Светским успехам жены я не мешал, они даже слегка льстили мне, но главное – я хотел видеть её счастливой. У нас не было детей, и я знал, что это значит для неё. Меня наша бездетность печалила, но для Елены это было намного тяжелее. Каждый раз, когда я думал об этом, во мне поднимался душащий, нестерпимый вал сострадания и беспомощности. Я напоминал себе, что мы прибыли во Францию всего на год, что в Тегеране нас ждут Вера Ильинична, друзья, наш дом, мой пациент шах Пехлеви и главное дело моей жизни – богадельня и детский приют.

Сейчас меня впервые встревожил наш парижский образ жизни. Не в силах заснуть, уставившись на медленно светлеющий прямоугольник окна, я впервые ощутил, что мы с женой два разных, отдельных человека и ничто – никакая любовь, никакая привязанность – не способно уничтожить пропасть между нами. У неё свои предпочтения, мысли, чувства, секреты. У меня – свои. Что случилось между ней и Люпоном? Было ли что-нибудь с прочими прожигателями жизни? Вдруг вспомнил, как после знакомства со знаменитым автогонщиком Борисом Ивановским Елена страстно заинтересовалась автомобильными состязаниями. Потом объявился какой-то шахматный гений, у которого она брала уроки. Подозрения тлели углями, прожигая доверие и привязанность, не позволяя заснуть. Я затаптывал их, я запрещал себе эти мысли, но они уже успели опалить мою нежность к жене.

Утром дом наполняли солнце и запах кофе. В коридоре на пути к ванной комнате я наткнулся на расстроенную Елену с чёрной туфелькой в руке.

– Доброе утро, – привычно поцеловала меня в небритую щёку и предъявила поцарапанные каблуки: – Смотри, совершенно новые туфли, из крокодильей кожи, между прочим! Пока бежала вчера, убила их о булыжники. Теперь только выбросить.

От слова «убила» меня передёрнуло, но она этого не заметила.

– И ещё умудрилась забыть в ресторане шляпку. А кстати, этот твой Дерюжин, мы по дороге поболтали, ужасно симпатичный человек. И галантный – проводил до подъезда.

У неё весело заискрились глаза, и ямочки на щеках то появлялись, то пропадали.

– Дерюжин – дворянин и полковник, герой Брусиловского прорыва, – заявил я хмуро, словно проводить Елену до дверей требовало невиданного мужества.

– То-то он мне сразу понравился! Давай как-нибудь пригласим его к нам?

Суше, чем намеревался, я сообщил:

– Вчера убили Люпона.

Она выронила туфлю:

– Как это? Мы же только вчера ужинали…

Почему-то меня покоробило, что смерть антиквара потрясла её.

– Он выбежал за тобой из ресторана, и кто-то застрелил его.

– Он выбежал за мной? Я даже не заметила.

– Его нашли раненым под мостом у ресторана и привезли ко мне. Он скончался на моём операционном столе.

– Боже мой… А убийцу нашли?

– Пока нет. Но швейцар и метрдотель донесли, что у тебя с ним произошёл какой-то конфликт…

– У меня с ним ничего не произошло! Я же вчера рассказала тебе. Он просто пристал ко мне!

Возразить было нечего, я прошлёпал в ванную.

Елена дождалась в коридоре, последовала за мной в гардеробную:

– Ты считаешь меня виноватой?

Я молчал.

Она обошла вокруг, положила руки мне на грудь:

– Саша, наверное, я виновата, что приняла его приглашение, но как я могла знать?..

– Конечно, не могла. Кто может знать, что может выйти для красивой женщины из постоянного весёлого времяпровождения без мужа, зато в компании светских повес? Не волнуйся, я заберу твою шляпку.

В ней словно выключился свет. Вместо него между нами возникло электрическое напряжение.

– Я… я не верю, что ты обвиняешь меня. Ты подозреваешь меня в чём-то?

– Я тебя ни в чём не подозреваю. Подозревает полиция.