Айзек Азимов - Убийство в Эй-Би-Эй

"Естественно, – подумал я злорадно, – над этим романом я не корпел".

– Что вы волнуетесь, – успокоил я его, – все равно разойдется.

– Тем хуже, – сказал Том, и в голосе его прозвучало отчаяние, – потому что тогда третья книга мне не достанется.

– Разве он вычеркнул пункт о праве издания в договоре на "Ушедших навсегда"?

– Нет, но он требует письменного обязательства выдать на нее аванс в размере 50000, и если я не смогу, – он будет волен отдать ее одному из крупных издательств, например «Харперс». Пункт о праве издания удерживает только тех авторов, которым больше некуда больше обратиться.

Я снова стал листать книгу Джайлса, но тут меня отвлек новый голос.

– Дэрайес!

Я мгновенно узнал этот гортанный голос с придыханием. Он принадлежал Терезе Вэлиэр, второй половине "Призм Пресс".

– Дорогая! – воскликнул я с должным чувством. Встав, я вторично положил книгу на место и обнял Терезу.

Тереза была неплохим объектом для объятий. Крупная, пышная, жизнерадостная шатенка с прямыми волосами, гладко зачесанными назад, и громким смехом.

Сейчас ей было не до смеха.

– Пойдемте выпьем, – предложила Тереза, – пока Том закрывает киоск.

– Завтра день поминовения погибших, – напомнил я. – Ваш киоск будет открыт?

– Я буду помогать Джайлсу – он должен давать автографы, а Том посидит в киоске. Потом я сменю его – ему надо встретиться с книготорговцами. Я хочу, чтобы он был чем-то все время занят. Дэрайес, у него не больно хорошее настроение.

– Я заметил. Оно и у вас не очень хорошее.

Мы спустились в бар. Тереза нашла в одном углу два свободных места.

– Выпейте, – предложила она.

– Вы знаете, что я не пью.

– Имбирного пива, – сказала она, – за счет "Призм Пресс", ладно? – И заказала себе водку.

– Как это понять? – спросил я. – Такая щедрость. С чего бы это?

– У меня свои причины. Вы идете сегодня вечером на прием?

– По семнадцать с половиной долларов за билет? Я решил не идти.

– Пойдите, пожалуйста. Мы оплатим билет, – попросила она.

– Господи помилуй! Почему вдруг?

– Потому что вы хороший автор, преданный нам.

– Благодарю, но я всегда был таким. Почему же именно сейчас?

– Потому что я знаю, что Джайлс Дивор будет там, и я хочу, чтобы вы с ним поговорили. Вы, наверное, знаете, что происходит. Том, наверное, сказал вам.

– Да, сказал, – подтвердил я. – Джайлс хочет сорвать большой куш. Очевидно, нашел прыткого литературного агента.

– Конечно, у него есть агент, но беда не в нем. Сам Джайлс жаждет получить побольше презренного металла. Мы должны каким-то образом убедить его не бросать нас. И здесь вы можете помочь.

– Но как? Если он намерен заграбастать весь пирог, какие доводы я могу привести против? Свое богатство и славу, которых я достиг, не добиваясь этого?

– Не говорите так, Дэрайес, – возразила она серьезно, – он уважает вас.

– Я ничем не могу помочь, Тереза. Если он уважает меня, это ни в чем не проявляется.

– Между прочим, мы предлагали ему посвятить "Ушедших навсегда" вам.

Я решил проявить стоицизм.

– Зачем это ему нужно? На первом месте жена. Плоть от плоти, кость от кости, наследница мужа. У меня, правда, никогда не было жены, но я так полагаю.

– Вы прекрасно знаете, что со стороны Джайлса некрасиво уходить от нас, – сказала Тереза. – Мы сделали его – "Призм Пресс" и вы.

Я вступился за честь писательского мундира.

– Нет, нет, Тереза. Он бы ничего не добился, если бы не работал сам. И если бы он был другим человеком, я никогда не заставил бы его добиться успеха, да и вы не создали бы ему имени.

– Но уходить от нас даже не в его интересах, Дэрайес. Мы – маленькая фирма, и он наш крупнейший автор. Звезда. Никакой конкуренции. – Наверное, она почувствовала, каково мне это слушать. – Я хочу сказать, с его точки зрения, Дэрайес. Вы же знаете, что мы всегда будем любить и ценить вас…

– Хватит, Тереза. Вы хотите уговорить Джайлса не порывать с "Призм Пресс", и для этого вам надо убедить его, что он – звезда большой величины, не имеющая конкуренции. Согласен. Продолжайте.

Она сжала мне руку:

– Мы делаем ставку на Джайлса, потому что с ним мы растем, а без него мы не можем подняться. Если же он перейдет в одно из больших издательств, то станет одним из дюжины ведущих, но не крупнейшим. Он потеряется в давке. В конечном счете с нами ему надежнее. Не можете ли вы объяснить ему это, Дэрайес? Вас он послушает.

– Если я его увижу, поговорю с ним.

– Это все, о чем я прошу, – сказала она.

Съезды книготорговцев подобны всем другим: большая часть дел на них провертывается в барах.

Лично я не пью. Не из-за возражений морального порядка, но я добываю себе на жизнь с помощью своего острого ума – можете подобрать и другой эпитет – я никогда не замечал, что если дубасить его молотом, именуемым «алкоголь» (или "наркотик"), то можно улучшить его работу.

Поэтому я сидел в баре, чувствуя себя не в своей тарелке, я выжидал, пока начнется прием, без малейшего желания присутствовать на нем, даже если "Призм Пресс" оплатит мой билет. Если Джайлс придет, то я только унижу себя. Я не видел способа подъехать к нему, а если бы и нашел, то вряд ли добился бы успеха.

Невольно я услышал разговор за соседним столиком. Речь шла об инфляции, последовавшей за эмбарго на ввоз нефти в 1973-м году, и о вызванном этим росте цен, в результате которого расходы превышали прибыли. А как бороться с падением прибылей? Простейший способ – сокращение штатов. За столиками сидели редакторы, и мне их было жаль. Если редактор уволен, он уже больше не редактор, а просто единица в статистике безработных.

Другое дело – писатель, подумал я. Его нельзя уволить. Его рукопись можно отклонить, он может оказаться несостоятельным, может голодать и быть вынужденным поддерживать существование физическим (то есть не писательским) трудом, его могут не замечать критики и ругать публика – и все же он писатель, писатель-неудачник, голодающий писатель, но писатель. И никакой редактор не может изменить этого факта. Погруженный в размышления, я не заметил присутствия Роузэнн Бронстайн, пока она не села на место Терезы и не воскликнула:

– Привет, малыш!

Что я могу сказать о своей приятельнице Роузэнн? Не то чтобы она была уродлива и ли нелепа, но все, словно сговорившись, когда вспоминают о ней, употребляют эпитет «непривлекательная». Она низенькая, шарообразная, с широким лицом и зычным голосом. Весь ее вид какой-то бесполый, как будто она возникла в те времена, когда еще не были изобретены и дифференцированы два пола. И тем не менее под этой внешностью скрывалась женщина.

– Чем могу быть полезен, Роузэнн? – спросил я бесстрастно.