Татьяна Ларина - Тайна Оболенского Университета

Когда я, переодевшись и захватив с собой бутылочку воды, вышла в зал, Яна Семеновича еще не было. Его отсутствием не преминул воспользоваться Юрка и напомнил мне о несостоявшемся свидании.

– Да, я помню, Юр, но сегодня мы с отцом идем на ужин к Селезневой, – без энтузиазма отозвалась я, сейчас мысли были заняты другим и совсем съехали с романтического лада.

– Серьезно? – удивился он. – Я тоже там буду. Меня тащит Захар.

– В таком случае, там и встретимся, – улыбнулась я.

– Ага, но от встречи наедине ты все равно не отвертишься, – подмигнул мне парень и поспешил ретироваться к своим приятелям, потому что в зал вошел Ян Семенович.

Как обычно, Гуревич вытряхнул из нас все силы, заставляя отжиматься, приседать, делать выпады и стоять в планке по две с лишним минуты. Когда занятие окончилось, я легла на коврик и невидящими глазами уставилась в потолок. По мере того, как ко мне возвращались силы, я стала рассматривать потолочную роспись, на которую раньше не обращала внимания. Справа от массивной люстры была изображена женщина, стоящая у реки на одном колене, выливая в нее воду из кувшина. Дальше за ней был густой лес, каждое дерево которого было детально прописано. Но тут меня привлекла одна деталь. На крайнем дубе четко просматривался повешенный точь-в-точь такой, как на гравюре, что передал Радзинский. Взглянув еще раз на всю картинку, я заметила, что она не выглядит целостно, хотя каждый элемент удачно вписан, но плохо вяжется по смыслу с остальными. В ней не было одного сюжета, а скорее просматривалась какая-то символичность. И снова я вспомнила профессора Радзинского и его загадочную смерть.

Наспех приняв душ и переодевшись, я пошла в библиотеку. В Оболенском университете это была святая святых. Несколько огромных залов, соединенных между собой галереями, многочисленные книги, наполняющие книжные шкафы, толстые подшивки газет и журналов, архивы и генеалогические древа. Уже более двадцати лет этим местом управлял Сергей Петрович, наш пожилой главный библиотекарь. В качестве помощников у него работало несколько методистов, но «вся власть» оставалась в его руках. У меня сложились теплые и доверительные отношения с главным книжным хранителем, не один вечер я проводила в его владениях над книгами.

– Лерочка, детка, здравствуй! – расплылся в добродушной улыбке библиотекарь, стоило мне показаться в читальном зале.

– Здравствуйте… Как вы? – поинтересовалась я.

– Хорошо, милая. Пришла заниматься дипломом?

– Не совсем, – чуть смутилась я, – у вас есть что-нибудь о символике в гравюрах?

– О гравюрах у нас много разного… Что именно тебя интересует? – прищурился пожилой старик.

– У нас по заданию доклад об искусстве гравюры, а я знаю, что в старые времена любили закладывать тайный смысл в книжные изображения. Я подумала, что в нашей библиотеке может быть что-нибудь об этом.

– Интересно, – покачал головой Сергей Петрович, – сейчас что-нибудь подыщем. Ты же знаешь, Лерочка, гравюра возникла в пятнадцатом веке – время глобальных перемен. Книгопечатание, великие географические открытия… А что до сюжетов, то они были самыми разными – от библейских до сатиры.

– А можно ли читать гравюры, например, как иконы, где есть устоявшаяся символика? – поинтересовалась я.

– В некотором роде. Гравюристы часто закладывали некий тайный смысл в свои изображения, посвященные могли его читать, а прочие воспринимали простой картинкой. Например, Альбрехт Дюрер. В гравюре «Рыцарь, Смерть и Дьявол» он изобразил собственные страхи, кроме этого детали изображения имеют свой смысл. Доспехи рыцаря – твердую христианскую веру, песочные часы в руках Смерти – короткую человеческую жизнь, – проговорил Сергей Петрович, протягивая мне увесистый фолиант.

– Искусство гравюры, – прочла я на обложке, – спасибо, Сергей Петрович.

– Не за что, Лерочка.

В книге, что дал мне старый библиотекарь, подробно описывалась история гравюры от возникновения до двадцатого века. Там же приводились примеры символики изображений, но их трактование зависело во многом от контекста и автора. Чтобы понять изображение на гравюре с повешенным и росписи потолка спортивного зала, нужно узнать, кто их создал и на чем основывался.

Вернув книгу и попрощавшись с Сергеем Петровичем, я хотела пойти к себе в жилой корпус, но по пути меня перехватил незнакомый паренек, кажется, с первого экономического курса. Он уточнил, я ли Валерия Ланская, и сообщил, что меня разыскивает ректор. С грустью подумав о том, как мои планы на горячий душ и любимый домашний халат отодвигаются, я поплелась в кабинет Серова.

Постучав и получив разрешение войти, я открыла тугую дубовую дверь и зашла в ректорский кабинет. Иван Викторович важно восседал за своим столом, а перед ним в небольшом кожаном кресле сидел мой заклятый педагог. При виде меня Арсений еле слышно хмыкнул и отвернулся к книжному шкафу, изображая заинтересованность библиотекой. Ректор пригласил меня сесть, и я устроилась в кресле рядом с Романовым.

– Арсений Витальевич, как уже говорил, Валерия Ланская – одна из лучших студенток нашего Университета. К сожалению, страшная трагедия с профессором Радзинским оставила нашу дорогую Леру без научного руководителя. Дипломная работа этой студентки практически окончена, но без опытного шефства никак. Я назначаю вас научным руководителем Ланской.

Мы, изумленно и совершенно не сговариваясь, переглянулись с Арсением. Ни одного из нас не устраивала перспектива корпеть вместе над дипломом. Но как убедить Серова, что нам не стоит сотрудничать?

– Арсений Витальевич будет для тебя, Лерочка, отличной возможностью написать серьезную работу. Помни, у каких профессоров учился он сам, – вкрадчиво донес ректор.

– Спасибо, – наигранно улыбнувшись, ответила я.

– Не за что, Валерия, можешь идти.

Кивнув на прощание ректору и проигнорировав нового научрука, я практически выбежала из душного кабинета. Я предполагала такой исход событий, но все же надеялась на удачное разрешение. Да и Арсений сам мог бы возразить против меня, очевидно, что ему работа над моим дипломом нужна как собаке пятая нога. Век бы не видеть его, но, к сожалению, сегодня еще придется встретиться с Романовым на приветственном ужине!

Весь оставшийся день я решила посвятить себя учебе. Подготовка к коллоквиуму по эстетике помогла на время избавиться от неприятного гнетущего чувства, что засело глубоко в душе, стоило представить, как остаток учебного года буду выслушивать хамство научрука. Но эти несколько часов пролетели незаметно, и на пороге комнаты уже стоял довольный папа, одетый в свой лучший костюм. Стало даже как-то неприятно, что он так готовился к ужину в честь Арсения.