Фредерик Дар - Хлеб могильщиков

– Да, мой желудок не в порядке. Я уже несколько лет болею. А в последнее время я здорово попортил себе кровь... Хорошо, завтра схожу!

Назавтра хозяин отправился к врачу. Лекарем у него был старикашка, вонявший дохлой крысой, я теперь знал его в лицо. Ему было, по крайней мере, восемьдесят лет, и через его руки прошли все, кто родился в этих краях. Спрашивается, чего он ждет, не уступает свой кабинет кому-нибудь помоложе? Ему доверяли все вокруг. Он все еще лечил ангины лимонным соком и плевриты – горчичниками. Но, как ни странно, умирали здесь не чаще, чем в других местах.

Мы с Жерменой сидели за столом и, не глядя друг на друга, молча грызли редиску, когда Кастэн вернулся от врача, чем-то озабоченный.

– Ну что? – бросил я.

Должно быть, он не говорил жене, что собирается к врачу, так как она была удивлена, когда он сказал:

– Буалье обеспокоен. Он советует мне ехать в Париж, в клинику.

– Значит, надо ехать...

Это пугало Кастэна. Он боялся, что узнает худшее.

– На следующей неделе...

– А чего ждать?

– Нет, на следующей неделе.

Мы сели за стол. Он печально выпил свою микстуру. Жерменой снова овладела апатия. Чем больше я на нее смотрел, тем больше желал ее. Моя любовь походила на горящие угли, когда любой ветерок может превратить их в пылающий костер. Глядя на них обоих, я понял, что Кастэн был лишним, и если он исчезнет, то никого не останется между ею и мной.

Она не любила меня, слишком потрясенная своим недавним горем, но именно это и возбуждало больше всего. Я хотел завоевать ее. Желтушный цвет лица Кастэна позволял на многое надеяться... Напрасно я гнал эту ужасную мысль, она без конца возвращалась. Если у него рак, то он скоро может сковырнуться... И я... Нет, это было слишком уж мерзко...

– Надо ехать туда тотчас же, месье Кастэн... Завтра же. Каждый упущенный час...

– Да, завтра, решено, Блэз! Завтра же. Надо с этим покончить...

На следующее утро, когда я толкнулся в двери магазина, хозяина уже не было. На письменном столе лежала записка: "Блэз, я последовал вашему совету. Сегодня ничего особенного не предвидится. До вечера. А. К".

Мысль, что я останусь в квартире один с Жерменой, волновала меня. Я прошел в столовую. Женщины там не было. Я услышал, что она возится в спальне, и постучал в дверь. Не получив ответа, я вошел.

Жермена в том же отвратительном черном костюме и белой блузке укладывала вещи в потрепанный картонный чемодан. Я подошел к ней.

– Что вы делаете, Жермена?

– Вы же видите...

– Вы уходите?

– Да.

– Куда?

– Не знаю, меня это меньше всего заботит.

– Почему вы уходите?

– А почему пленники перепиливают решетки тюрьмы?

– Вас больше ничто не удерживает здесь?

– Больше ничто...

Она произнесла эти слова срывающимся голосом, и слезы брызнули из ее прекрасных глаз.

– Вы воспользовались тем, что главного тюремщика нет и можно удрать?

– А вам-то что?

– Вы забыли одно, Жермена...

Она удивленно посмотрела на меня. Потом, под моим выразительным взглядом, кивнула:

– Да, это так, вы в меня влюблены!

– Не влюблен, я люблю вас, есть разница.

– Ну и что из того, если я вас не люблю!

– Спасибо за откровенность!

– Вы считаете, что мне лучше было бы солгать?

– Конечно, нет.

– Ну и что дальше?

– Дальше ничего... Кроме того, что я вас не отпущу.

– В самом деле?

– В самом деле. Это было бы безумием. Я не могу не вмешаться.

Она вызывающе разглядывала меня.

– Бывают моменты, когда злятся даже сенбернары...

– Мне жаль, что вы сердитесь, но вы не уйдете.

– Объяснитесь, наконец, что вам надо? И не отделывайтесь лицемерными отговорками.

– Жермена, повторяю, я люблю вас и остался здесь только из-за вас. Я не позволю вам убежать, вот и все, коротко и ясно... И больше не возвращаемся к этому.

Она пожала плечами и вновь взялась за чемодан. Я почувствовал себя идиотом. Если она упрется в своем желании уйти, не буду же я ее связывать в ожидании Кастэна. Я никогда еще не находился в столь нелепом положении.

Жермена продолжала укладывать свое белье. Кружева, белый шелк комбинаций... Мои щеки запылали.

Когда чемодан был собран, она закрыла крышку и заперла оба замка. Потом сняла с вешалки пальто, набросила его на плечи и взяла свой багаж. Все было готово. Наступил роковой момент.

Я запер дверь комнаты на ключ.

– Не надо глупостей, Жермена, вы не выйдете отсюда.

Женщина посмотрела мне прямо в глаза.

По ее напряженному взгляду я понял, что она настроена очень решительно.

– Отпустите меня, или я позову на помощь...

– Вы не выйдете...

Она протянула руку к замку. Я встал перед ней.

– Не будьте смешной, Жермена, не заставляйте меня применять силу.

– Отойдите. Или я позову на помощь, предупреждаю вас в последний раз.

Женщина покраснела. Неожиданно она, бросив чемодан, рванулась к окну. Я перепрыгнул через кровать и перехватил ее за талию, когда она уже взялась за оконную ручку. Женщина отбивалась, брыкалась, кричала. Но я и не подумал ее отпускать. Ее трепещущее тело разжигало меня. Извиваясь, мы споткнулись и упали на кровать.

Неожиданно поцеловав ее так быстро и резко, что она не успела отвернуться, я разбил себе губу о ее зубы и почувствовал во рту вкус крови. Она хотела крикнуть, рот ее открылся, и я опять впился в него... Дальнейшее я не очень хорошо помню, но внезапно она перестала биться. Она лежала неподвижно на покрывале. Яростными и точными движениями я порвал в клочья ее черный костюм... Комната была полна лохмотьев; мы собирали их, ни слова не говоря, после того как я овладел ею.

Мы долго молчали, охваченные безмерным, внезапно свалившимся на нас счастьем. Мы были как в дурмане. Обстоятельства сделали нас любовниками, и, откровенно говоря, мы к этому не были готовы.

Я смотрел на женщину с беспокойством. Она лежала на кровати, руки за голову, уставив опустошенные глаза в потолок.

– Жермена...

Она слабо шевельнулась.

– Ты сердишься на меня?

Почему двум существам, которые только что стали любовниками, так необходимо сразу же переходить на "ты"? Это одно из многих таинств любви.

– Скажи, любовь моя, ты сердишься на меня?

– Почему я должна на тебя сердиться?

– Ну... Когда женщина не любит мужчину и взята им силой, мне кажется, что ее безразличие превращается в ненависть...

– У меня нет ненависти к тебе, Блэз... Возможно, я даже люблю тебя... Да, это так и есть. Ты мне понравился, и сейчас я считаю, что люблю тебя. Только это совсем не похоже на то... то, что я об этом знаю. Это совершенно другое, ты не поймешь!

Я и не пытался понять. Ее слова приносили мне счастье, новое, более яркое, чем раньше.

– Хорошо, не говори больше ничего, Жермена. Зачем уточнять? Главное, что мы счастливы друг с другом и больше не хотим расстаться, не так ли?