Мария Мусина - Во что бы то ни стало

Потом умерла мама. Умерла легко, красиво и быстро – упала на даче. Сердце. Потом стало известно, что отец неизлечимо болен. Он умирал долго, тяжко, и Лене хотелось одного – чтобы это скорее кончилось. Теперь она вспоминает об этом и мучается.

Казалось, что уже все было, что жизнь прожита. В нелепых замужествах, глупых романах, пусто и бессмысленно.

Но тут Лена встретила Виктора. Как награду за все прошлые несчастья.

Юля топталась в назначенном месте, у порога чужого ЖЭКа, уже минут пятнадцать. Но она не роптала: сегодня был настоящий весенний день – свежий, но теплый, с томительным запахом распускающихся почек и ясным голубым небом. Юлия наслаждалась весной.

Лена как-то в разговоре обмолвилась, что она, дабы стимулировать окончательное решение Виктора поменяться на измайловскую комнату, заплатила ему определенную сумму («Он как раз сидит на мели и в долгах, деньги ему кстати»). Конечно, у Лены тут рядышком родители живут, она заинтересована именно в этом варианте обмена.

Да, но вот гнусность – Юля вспомнила о предостережениях ушлой адвокатессы – как же ухитриться быть все время начеку и не дать себя обмануть? Правда ли Лена с Виктором разводятся? – спросила юристка. Да, вроде, правда. Юле и в голову не приходило сомневаться в этом. Впрочем, продувная юристка абсолютно права: нельзя расслабляться. Подозревать надо всех! Только тогда тебя не смогут обмануть.

И Юля, исполненная решимости тщательно отслеживать все нюансы поведения своих обменщиков, радостно вдохнула легкий весенний воздух. Как хорошо! Как хорошо, что они не уедут из этого района, Юле здесь очень нравилось. Однажды Юлина подружка добиралась пешком к Юле в гости от Таганки по Большой Коммунистической улице: «Потрясающе! Как будто в другом городе побывала!» Да, и этот город называется Москва. Москва, которая спряталась от большевиков в окольных переулках, не пересекающихся с их магистральными дорогами, и потому чудом выжила. Когда-то Елизавета кинула эту землю старообрядцам – подальше от центра, у дальних застав. У обстоятельных старообрядцев, ведомо, всегда хорошо шли дела – со временем район этот застроился богатыми купеческими особняками. Улицы, которые сейчас называются Коммунистическими – Большая и Малая (яркое свидетельство тому, что Господь хранит, слава ему, этот ломоть города от внимания всех властей – на этот раз и «демократических») именовались Алексеевскими – полуразрушенный храм святого Алексия остался здесь и сейчас. Здесь жила и знаменитая купеческая фамилия Алексеевых. К ней принадлежал, как известно, и человек, взявший, дабы не позорить приличную семью актерством, псевдоним Станиславский. Здесь же сохранился дом, где родился Константин Сергеевич, и его фабричка рядом, где он заработал деньжат на МХАТ. Теперь здесь кабельный завод.

На Андроньевской площади серая церквушка. На этом месте когда-то стоял скит Сергия Радонежского, здесь он благословлял Дмитрия Донского на Куликово поле. Церковь эта была намечена на снос в 1980 году. Тогда она стояла вся облупленная, и из купола росла береза. К счастью, государство поиздержалось на Олимпиаде, не хватило денег на снос. Потом пришли другие времена… Теперь в крепкие купеческие особнячки вселяются, предварительно тщательно отреставрировав их, коммерческие фирмы, и эта чудом сохранившаяся Москва опять живет.

Юля обожала этот район. Здесь каждую минуту глаз цеплялся за старые стены с милыми старинными архитектурными излишествами, и домишки были в два-три этажа – не давили на психику своей высотой и унылыми углами. Да, здесь Юлии было хорошо. О, как же здесь было хорошо. Даже несмотря на тот цинизм, который сегодня царит в обществе. Это же надо додуматься! Показать по телевизору такую похабную пленку с участием якобы Генерального прокурора. А ты потом ходи, доказывай, что это не ты на пленке. Какой ужас!

– Ау! Прости, что опоздала. Виктора еще нет? – Лена поправила сумочку на плече.

– Нет, ну ты только посмотри, что они делают! – Юлия пылала благородным негодованием. – Какие подлые! Циничные!

– Ты о чем? – удивленно спросила Лена.

– Как о чем!!! Ты что, не смотрела вчера телевизор?

– А нечего по девочкам бегать, – довольно-таки сварливо осадила Юлино благородное негодование Лена. – Ой, ну, мужики все одинаковые – хоть Генеральный прокурор, хоть дворник, а все слабы на передок.

– Елена! Можно ли быть такой циничной? – прошептала зардевшаяся Юлия и заозиралась, словно опасаясь, что их услышат. – Что ты такое говоришь? Какие слова ты употребляешь!? Ты же женщина! Журналист! Ты должна бороться за чистоту русского языка!

– Никому я ничего не должна, – сказала с раздражением Лена. – Я – носитель языка. Имею право говорить, как хочу. Это пусть иностранцы стараются.

– Елена, – продолжала говорить шепотом Юлия, – но ведь ты понимаешь, что его просто подставили. Подставили! Я очень даже хорошо представляю, как это было. Заманили. Мальчишник, то да се. Выпили. Все мужики пошли по бабам. А он что, хуже всех?

– Юля, он – Генеральный прокурор. Он обязан знать о последствиях.

– В газетах пишут, еще и на директора ФСБ такая же пленка есть. Вот ему прощения нет никакого. Вот его-то – убрать надо с должности. Потому что он оперативник – обязан предусмотреть. Глава ФСБ – и проворонил, что его на пленку снимают. Здесь налицо профнепригодность! Натуральная причем! Фээсбэшника – за такую пленку надо уволить! А прокурор – он и не обязан ничего такого предусматривать. Он за законностью должен следить. А записывали его незаконно!

Елена с сожалением посмотрела на не в меру разбушевавшуюся политиканку.

– Юлия, хочешь мой дружеский совет? Прекрати смотреть новости. И телевизор вообще.

– Ты права, – вздохнула Юлия. – Да. Я тоже стала за собой замечать. Да. Лена, ты абсолютно права. Каждый вечер даю себе слово: не смотреть телевизор. А утром – рука сама к пульту тянется. Это наркотик, Лена, настоящий наркотик.

– Они там без тебя разберутся…

– Вот в том-то и дело, – воскликнула Юлия, – что они никак не могут разобраться. Это же ужасно! Ты только подумай…

– Юля, – прервала Лена пламенную речь художницы и повторила многозначительно: – Юля…

– Да, ты права, права, – обреченно согласилась Юлия.

– Давай о нашем, о насущном, – сказала Лена, – я вот подумала, что мы не уточнили очень важную деталь: ваша квартира приватизирована? Да? А наша – нет…

– Хм, – сказала Юля, – но ее ведь можно приватизировать.

– Конечно, – с готовностью подтвердила Лена, – если для вас это важно.

– Вообще-то, да. Мы второй раз не будем иметь права ее приватизировать… Но тут такая загвоздка: Алешина комната – не приватизирована. Там соседи возражают. То есть если вы сейчас приватизируете свою квартиру, то Виктор не сможет потом приватизировать ту комнату.