А. Федоров - Масон

– Владимир, а не слишком ли много вы хотите прихватить власти над свободой личности?..

Владимир взглянул на Олега, как, наверное, смотрела военная знать на потомственного "шпака". А Олег смотрел на него, гордо запрокинув голову, словно вошь, только что напившаяся рабоче-крестьянской кровушки, на пролетарскую революцию. Можно было подумать, что нашла коса на камень…

– Скажите откровенно, Олег Маркович, – начал Владимир с расстановкой "впечатывать" в грунт элементарных понятий моего друга, – вы желаете остаться живым или предпочитаете сложить голову в самое ближайшее время, даже не успев понять откуда прогремит точный выстрел?

Олег побагровел и отрицательно замотал головой…

– Так вот, – продолжил Владимир, – в трудные минуты любые народы всегда обращались к Армии… А она использует для спасения положения свойственные ей методы. Здесь что-то сродни псовой охоте. Есть такое понятие "высворить" – это значит приучить борзую собаку работать в своре и быть послушной. Потому что свора всегда сплоченнее, а значит и сильнее. Внутри нее борзые разделяются, как говорили в старину, на "русачников" и "волкодавов". То есть одни "агенты" травят только зайчиков, ну а другие – расправляются с волками, даже в одиночку!.. Вот так и мы с вами постараемся сделать: каждый займется своим делом, но работать будем все вместе – сворой!..

Кто-то, возможно, и стал бы спорить, но в данном случае мне это претило. Подождем прибытия на место – там нам сообщат подробности. Ну, на месте – так на месте! Я видел, что Владимир занят медитацией: глаза полуприкрыты, тело расслаблено, однако контроль за окружающим не прекращает ни на минуту. Мне ничего не оставалось, как тоже принять стиль Владимира: медитация, медитация и еще раз медитация!..

Видимо, несколько сбросив напряжение и отдохнув душой, я открыл каналы для ассоциативной памяти. А она отодвинула меня в тот уголок информационного поля, где хранились результаты встреч с полезными и дорогими моему сердцу людьми. Первым явился на мой душевный призыв Сергей Владимирович Волков и сгрузил в мою голову массу жестокой статистики. А что такое статистика? – эта политическая проститутка, которую никто в нашей стране уже давно не пользовал так, чтобы сохранить правду и здравый смысл. И то сказать, если разговор пошел о "проститутках", – а кто вообще-то в сексе ориентируется на здравый смысл или правду, особенно, когда наслаждение получает от проститутки? Скорее всего, никто!..

Так точно и я воспринял статистику, сгруженную в мои "закрома интеллекта" с некоторым предубеждением. Но я не стал дарованную мне статистику отпихивать ногой, как падшую, протравленную отвратительными инфекциями, алкоголем и наркотиками женщину. Я решил разобраться во всем сам без лишней аффектации…

Однако, прежде чем заняться такой ответственной работой, мне захотелось "причаститься" хотя бы у собственной совести. Покаяние всегда требует, прежде всего, глубинного осознания своего греха. Литературой, по главной сути, я занимаюсь всю жизнь, почувствовав эту сладкую магию слова с юных лет, если не говорить о младенческом возрасте. Хотя и на такое замечание я имею право: если ребенок не только ради усмирения голода треплет женскую грудь, то это уже встреча с поэзией. А я именно так и начинал формировать собственные ощущения и тягу к поэзии…

Итак, что же со мной происходит? Да я занимаюсь литературой, переплавляя ее руду в топках собственного эгоистического мировоззрения. Если угодно, я открыл для себя особую специальность, назвав ее "экспериментальное литературствование". Можно сказать и по-другому – "экспериментальное литературотворчество". Но все равно, и во втором случае, из меня прет эгоизм человека науки, а не поэта!..

Хоть слезами умывайся, но поэт я хреновый, поэзию воспринимаю только как потребитель. Сам же поэтом никогда не был, не чувствовал в себе способности к столь трудной работе и особому мировосприятию. Но и никогда не завидовал поэтам, потому что хорошо понимал, что у каждого "свои игрушки". Меня все же раздирали две страсти – всегда совместимые и почти равные по силе вовлечения в творчество: наука и беллетристика – обе пытающиеся дружить с поэзией. Отсюда создалось загадочное переплетение чувств и мыслей, взаимодействующих почти на грани нормы и патологии – что-то похожее на пограничную форму шизофрении, слегка приправленной алкоголизмом.

Руки с возрастом и в результате длительного колочения по клавиатурам печатных машинок, да компьютера стали мерно трястись – все это было ловко приправлено еще и тягой к стакану… Вот вам портрет современного русского интеллигента!

Понимая и принимая как должное свои пороки и недостатки, я все глубже уходил в эксперимент: во-первых, меня интересовало сколько лет самоистязаний я выдержу и на каком произведении сдохну, не дописав несколько строк до финала; во-вторых, я спешил перебрать все стили в литературе, пощупать собственными руками различные формы эпистолярного творчества. Но, как бы я не пытался перебирать приемы писательской техники, все равно в конце концов впадал в откровенный экзистенциализм, спотыкаясь о каверзы, так называемой, феноменолигии.

Да, я экспериментировал с собственными возможностями, как с писателем. Но при этом я мучил и слово тоже. Только относился я к нему, как к инструменту, дающему возможность создавать различные впечатления у читателя в ходе контактов с моими произведениями. Слава Богу, что в тех местах, где мне приходилось трудиться, паслось такое большое стадо чудаков – у некоторых из них имена явно начинались на букву "М". Я и стриг "литературный подшерсток" с таких грешников. Это тоже был эксперимент!.. Правильнее сказать – "острый опыт"!

Мои "бараны" мычали, бодались, но что они могли противопоставить острым волчьим зубам?! Ничего, кроме еще большей глупости, суть которой – подставить не жирный бок, а горло. Мне доставляло удовольствие провоцировать "стадо" на "откровение глупости". Не потехи ради, а только для выполнения "высоких литературных задач"! Переписав все на чистый лист бумаги, я отправлял свои "литературные доносы" на современное общество в типографию, там их тиражировали – и прямиков в библиотеки страны, да по книжным магазинам. Если не современники, то любопытные представители иных поколений доберутся до правды, насмеются вволю над самовлюбленными неучами, пытающимися рядиться в одежды гениев, тонких политиков, крутых администраторов…

Однако, сволочное это занятие – разоблачение! Сергей Владимирович Волков тоже разоблачал, но другую компанию: он раскрывал тайны трагедии русского офицерства. И мы с ним многократно обсуждали такие тайны. Сейчас, мчась в машине по территории еще одного "военного заповедника", моему творческому эгоизму захотелось пообщаться с тенями великой темы. Конечно, в том была и моя собственная корысть, иначе Бог не подтолкнул бы мою память, как надутый футбольный мяч, и он не покатился бы медленно, но настойчиво, неотвратимо в ворота какого-то еще неизвестного мне противника.