О. Дорош - Грехи Марии

Но дверь не открылась. Зато внизу приоткрылась горизонтальная задвижка, впуская яркий белый свет. В проеме показался поднос с двумя чашками, затем задвижка снова закрылась, оставляя нас с ним один на один. Я смотрела на поднос, а он безмолвно взирал на меня глазами-чашками. Я молчала, не зная, что же предпринять. Есть их еду мне совсем не хотелось. Она могла быть отравлена или же в ней могли быть иголки или еще какая-то гадость. Опять же, если я начну есть еду это будет еще и поражением. Как будто я смирилась с ситуацией и приняла ее, подчинилась. Словно я проиграла. Но это было не так. Кто бы сейчас не вошел в комнату, я готова была выцарапать ему глаза. С особой радостью я вцепилась бы в волосы Арине.

– Маленькая лгунья, – прошипела я. – Сами ешьте свою еду! Мне ничего от вас не нужно!

Одернув подол платья пониже, стараясь прикрыть тело, я села в угол комнаты и вытянула ноги. Откинув голову назад закрыла глаза, стараясь не смотреть на поднос. Тот, как на зло, был оранжевого цвета. Он насмехался надо мной, заставляя думать только о нем. Контраст яркого подноса и серых, тусклых стен было сложно игнорировать даже закрытыми глазами. Еда на подносе выглядела странно, однако ее запах не давал мне думать ни о чем другом, заставляя то и дело, открывать глаза и смотреть на злосчастный поднос. Устав мучаться в немой борьбе, я отвернулась к стене и положила голову на согнутые колени.

Комната окончательно наполнилась запахом каши. По крайней мере, лежа спиной к тарелкам и ощущая только распространившийся запах еды, мне на ум приходила только каша. Да и внешность, насколько я успела заметить была кашная. Казалось, не осталось ни одного атома воздуха, не наполненного едой. Я ощущала ее сквозь сложенные руки, она проходила через меня, заставляя все мысли двигаться в одном направлении – еда, еда, еда. Ничего более не имело смысла. Но я держалась. Даже в знаменитой “Ешь, молись, люби” – еда была в начале предложения, на первом месте. Еда и только еда. Голодному человеку не нужна любовь, голодный человек не пойдет выбирать пиджак или делать прическу. Даже голосовать не пойдет.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я отделилась от рук, прилипших к моему лбу, подноса в комнате не оказалось. Я подумала, что прошла испытание и с гордостью встала на ноги сложив руки за спиной. Это придало мне уверенности, и хоть живот начал болеть из-за полного опустошения, я все равно чувствовала себя победителем.

Моя ночь наступила так же странно, как и все остальное в этом месте. В один момент выключился прожектор. Просто погас, оставив меня в кромешной темноте. И тишине. Это очень сильно испугало меня. Глаза широко открылись, зрачки расширились как у ночного хищника, но я все равно ничего не видела. В какой-то момент не смогла понять – открыты мои глаза, или же они закрыты. Моргаю ли я, а может я не моргаю и мои глаза сейчас высохнут из-за отсутствия влаги? Мысли были странными, путанными, заставляющими меня размышлять о том, что до этого момента мне казалось совершенно естественным.

А еще меня пугало отсутствие звуков. Я старалась передвигаться по комнате шаркая ногами или изредка звенеть цепью. В такие моменты я осознавала что жива, что отсутствие звуков – это временное явление. Но все равно было странно и неестественно находится в тишине. Только гул громко бьющегося испуганного сердечка, возвращая меня в свое тело, намекал, что еще не все потеряно и мы еще поборемся.

Я пыталась поспать. С включенным прожектором оказалось это сделать было проще. В тьме сон и явь смешались воедино. До того, как прожектор погас, я ждала наступление темноты как возможность. У меня был план: что-то открутить от светила, снова обшарить стены и дверь, прощупать каждый уголок открывающегося проема, ну и хорошо поспать чтобы скопить силы на борьбу с похитителями.

Но сейчас, оказавшись во тьме, без звуков и тепла, на грани сна и реальности, я не могла собрать себя в кучу. То и дело пыталась заснуть. Мне снились сны о том, что я в клетке. Просыпаясь в кромешной темноте, снова не могла понять сон это или реальность. И так несколько раз за ночь. Если, конечно, это вообще было ночью. Возможно, они просто выключили свет. Навсегда. Тогда я просто сойду тут с ума, не зная ни даты, ни времени. Без возможности отмерять секунды, часы и минуты.

Обессиленная, сумасшедшая, с вырванными волосами и разодранными в кровь пальцами – такой я казалась себе сейчас. Мои глаза распахнуты, зрачки расширены в попытках разглядеть хоть что-то. Возможно, в этот момент невидимая мной рука в кромешной темноте пытается дотронуться, дотянуться длинными тонкими пальцами до моего худого плеча. Проникая все глубже в дверную прорезь. Всем своим телом я ощущала тяжесть спертого воздуха, его тонкие колебания, словно нечто неизвестное стремилось к моему беззащитному телу, заставляя метаться в осознании собственной безоружности. Сантиметр за сантиметром все глубже проникая в тьму клетки, окружая меня со всех сторон, овладевая пространством. Застыв на бетонном полу в позе эмбриона, я почти чувствовала тяжесть руки, чье-то зловонное дыхание совсем рядом. Вот-вот оно коснется меня… оно уже тут, близко!

Я перестала дышать. Шли секунды, но ничего так и не произошло…

Наверное, я все же задремала, потому что, очнувшись в следующий раз обнаружила прожектор включенным, а на полу одинокую чашку с кашей. Она была немного заветренной, и я поняла, что это скорее всего моя вчерашняя еда. Точнее, ее часть.

Я усмехнулась. вспомнив слова Арины про кашу, возможно, это станет и моим способом определения время – каша? Можно ли понять по густой эссенции, насколько стар тот или иной продукт? И если я подожду достаточно долго, то можно ли будет моей кашей разбивать камни и гнуть железо? Эта мысль показалась мне забавной, и я рассмеялась вслух, не сдерживаясь. Сумасбродный смех эхом пронесся по комнате, утонув под створами потолка. Я замерла, прислушиваясь к его звучанию, затем крикнула “аааа” и тут же получила удар током.

Это снова было так неожиданно, что я подпрыгнула на месте. Осторожно встав, я повернулась в сторону двери.

– За что? – спросила я вслух. – Мне нельзя разговаривать?

Но ответом мне была тишина.

– Эй! – снова крикнула я. – Должны же быть правила? Что вы от меня хотите?

Снова тишина. Ошейник на шее тоже “молчал”. В воздухе витала пыль от моей одежды и легкий запах каши.

– Я бы не отказалась от похода в уборную! – крикнула я и свела ноги демонстративным крестиком для большей убедительности.

Снова никакого эффекта.

– Надеюсь вы там сдохли! – Пробурчала я и села в угол комнаты.

Если учесть тот факт, что с другой стороны сидит Арина и тот, кто открыл ей дверь – ее сообщник, то я вполне определенно могла обращаться на “вы” к моим похитителям.