Татьяна Полякова - Четыре всадника раздора

Тишина. Только дождь стучал по крыше соседней палатки да волны накатывали на валуны внизу.

– Или выходи, или убирайся к черту!

Интересно, что бы подумал случайный прохожий, наблюдая за мной? Решил бы, что я спятила? И был бы прав. После душа следовало лечь в постель, а не шляться под дождем. Но я упорно направилась к пляжу, и вскоре различила шаги. Едва слышные. Я ждала, когда он приблизится, но он держался на расстоянии. И когда я оборачивалась, шаги мгновенно стихали, а за спиной была лишь темнота. Он играл со мной.

– Сукин сын, – пробормотала я и, миновав очередной фонарь, развернулась и быстро пошла назад, почти бежала.

Ни шагов, ни чувства, что кто-то есть за спиной. Он исчез. Впрочем, учитывая обстоятельства, не так-то это и трудно. Кто бы ни был этот человек, он не хотел, чтобы я его видела.

Я вернулась к гостинице, но еще некоторое время сидела на нижней ступеньке лестницы, точно зная: из темноты за мной наблюдают.

– Как хочешь, – усмехнулась я и стала подниматься на второй этаж, на ходу достав ключ.

Стоило мне закрыть глаза, как я увидела Вадима. Даже успела подумать: он здесь, сидит возле кровати. Это было так явственно, что захотелось поднять голову с подушки, коснуться его… Помнится, поначалу я так и делала, каждый раз испытывая горькое разочарование оттого, что рядом никого нет.

– Привет, – шепнула я, а он улыбнулся. Наклонился и легонько коснулся моих губ. – В психушку тебе дорога, – сказала я и добавила на всякий случай: – Это я себя имею в виду.

И опять заревела, упрямо сжимая веки, не желая видеть пустую комнату. Протянула руку, и пальцы зависли в пустоте, но мне все равно казалось: они коснулись его теплой ладони.

– Я тоскую по тебе, – вздохнула я и точно провалилась в черную пустоту.

А потом вдруг вспыхнул свет, и я увидела, как Вадим идет навстречу.

– Я с тобой, – сказал весело, откидывая со лба волосы, и засмеялся. – В этой жизни, и в любой другой, будь они неладны.

Утром проглянуло солнце, но это настроения отнюдь не улучшило. Позавтракав, я позвонила маме. Потом отправилась на прогулку, других идей не было.

На набережной появились редкие отдыхающие, с каждым днем их становилось все меньше. Небольшой курортный городок, еще недавно шумный, пустел на глазах. Один из ресторанчиков на набережной работал, я устроилась за столиком, выпила кофе, смотрела на море, теперь спокойное. Ветра не чувствовалось, день обещал быть теплым. А я в который раз задавалась вопросом: сколько еще протяну здесь? И что делать дальше?

Мысли о вчерашней встрече я упорно гнала прочь. Хотела ли я вернуться? Нет. Рядом с Бергманом чувство вины лишь усилится. В гибели Вадима я винила не только Максимильяна, но и себя. Наверное, себя даже больше. Я должна была что-то сделать, повлиять на них. Хотя в глубине души знала – это бесполезно. Они уверены, что выполнили миссию, а я не верю даже, что эта миссия существовала.

Вскоре я поймала себя на том, что присматриваюсь к редким прохожим, исподволь наблюдая за официанткой и барменом. Никому не было до меня дела, а я пыталась отгадать: тот, кто сопровождал меня вчера во время вечерней прогулки, все еще здесь?

Может, все это от безделья? Появление неизвестного вносит разнообразие в мою никчемную жизнь? Да и шел ли кто-то в действительности за мной? Не было ли это игрой воображения? Клим… Подобное поведение не в его стиле. Но под окном он стоял.

«Почему я не позвала его? – задала я себе вопрос и незамедлительно ответила на него: – Потому что время дурацких поступков прошло».

Расплатившись, я отправилась дальше по набережной, солнце вскоре спряталось, заморосило, а я укрылась в кинотеатре. Посмотрела фильм в компании четырех подростков, которые, должно быть, тоже не знали, чем себя занять, вернулась в гостиницу, до ужина читала, потом вновь отправилась на прогулку. С набережной меня прогнал разошедшийся дождь.

В гостиницу я вошла, стаскивая дождевик у двери, чтобы в холле не образовалась лужа.

– Опять ливень, – сказала я женщине на ресепшене.

Само собой, она и без меня это знала, но я считала, что должна что-то сказать, к тому же затяжное одиночество уже тяготило, хотелось просто услышать чей-то голос.

Администратор, звали ее Люба, выглядела непривычно сдержанной.

– Да, – ответила неуверенно, взгляд ее метнулся в сторону, туда, где возле панорамного окна стоял диван и два кресла. В одном из них, спиной ко мне, сидел мужчина, на столике перед ним чашка кофе. – Это к вам, – быстро проговорила Люба, вздохнув с облегчением.

Я кивнула, повесила дождевик на вешалку и направилась к креслу, уже зная, кого увижу.

Бергман сидел, закинув ногу на ногу, уткнувшись в планшет. Может, он так увлекся, что нашего диалога с Любой не слышал? Сомневаюсь. Он поднял голову, взглянул на меня и улыбнулся.

Некоторая маета администратора стала понятна. Бергман умел производить впечатление, даже если был одет в джинсы и футболку. Сейчас он был в темно-сером костюме и белой рубашке, впрочем, даже определение «белоснежная» страдало бы неточностью, она была ослепительной белизны. Галстук в полоску и, разумеется, запонки. Крупные черные камни, загадочно мерцавшие на фоне манжетов. Думаю, Любу это и доконало. Или все-таки взгляд Бергмана? Глаза его сейчас казались такими же темными, как камни запонок, и так же странно мерцали, точно вбирали в себя свет, навсегда похоронив его в своих глубинах.

Сейчас я не смогла бы назвать его лицо красивым, уж очень оно тревожило, и тревога эта быстро переходила в страх. Люди всегда боятся того, чего не в силах понять. На самом деле глаза у него синие, и эта бездонная темнота и странное мерцание – не более чем игра света.

Бергман поднялся, сказал «привет» и легко коснулся губами моей щеки.

– Привет, – ответила я. – Давно ждешь?

– С полчаса.

Представляю, что за это время пережила Люба.

– Ты мог бы позвонить.

– Я никуда не спешу, – пожал он плечами.

Я покосилась на администратора и сказала со вздохом:

– Идем в номер. Или сначала выпьешь кофе? – указала я кивком на чашку.

– Кофе здесь – страшная гадость, – вздохнул он.

Мы поднялись по лестнице, я впереди, он сзади, прихватив свое пальто, небрежно брошенное на соседнее кресло. И он, и я предпочли молчать.

Войдя в номер, Бергман огляделся, повесил пальто и замер у двери, точно в нерешительности. Вряд ли в самом деле так: эта самая нерешительность ему совсем не свойственна.

– Садись, – я указала на единственное кресло.

Сбросив обувь, устроилась на кровати, поджав ноги и сунув подушку за спину. Бергман сел, взглянул в упор и сказал:

– У нас новое дело. Пора приступать.

Я отвела взгляд в сторону, поймав себя на том, что кусаю губы. Дурацкая привычка.