Карина Демина - Философия красоты

Собственный мопед, одиноко стоящий у мраморных ступеней, выглядел несчастным и брошенным. У Аронова, небось, «Мерседес» последнего года выпуска… Или нет, «Мерседес» – чересчур обычно для такого типа, как он, значит в гараже стоит что-нибудь экзотическое, вроде элитного жеребца марки «Мейнбах» или вызывающе-дорогого «Моргана»… Или вообще карета времен императрицы Екатерины II, а к ней имеются слуги в ливреях, кучер и парочка грумов нетрадиционной сексуальной ориентации. Мужики в отделе утверждали, будто в «модном» бизнесе нормальных мужиков нету, одни голубые, и советовали Эгинееву «беречь задницу».

Придурки.

Аронов выглядел нормальным, хотя… кто их там знает, может и голубой – это его личное дело. Правда воображение моментально нарисовало свежую версию: неземная любовь, ревность, расставание, раненое сердце и яд в шампанском…

Гадость какая.

Но ведь кто-то же отравил парня.

Или все-таки самоубийство? Самоубийство оформить легче, с другой стороны чутье, то самое чутье, которым Эгинеев тайно гордился, подсказывало, даже не подсказывало, а орало во весь голос – самоубийством здесь и не пахнет.

Чересчур красиво, чересчур изысканно для самоубийства и совершенно, совершенно неправдоподобно…

Начальство настаивает на закрытии дела и вряд ли похвалит за проявленную инициативу. А если Аронов пожалуется…

Ладно, Бог даст, обойдется.

Клиника пластической хирургии, куда я попала благодаря Ник-Нику – исправлять форму глаз и форму губ – совершенно не походила на больницу. Санаторий, дом отдыха высшей категории, но не больница. Улыбчивые, вежливые до невозможности медсестры, строгие врачи с интеллигентными лицами, четырехразовое питание, спортзал, бассейн, солярий, диетолог, тренер… всего и не перечислишь.

Не знаю, в какую сумму влетело Аронову мое пребывание в этом раю, но я наслаждалась каждой минутой, педагогов нет, Лехина нет, Ник-Ника нет. Зато есть тишина и покой. И врачи здесь хорошие, внимательные и профессионалы ко всему. Они с моим лицом что-то такое сделали: опухоль уменьшилась, кожа перестала шелушиться и цвет с темно-бордового стал просто красным, ну, будто щеку свеклой натерли. Нет, выглядела я по-прежнему ужасно, но уже не так ужасно, как раньше. Сложно объяснить, но и уродство имеет свои степени. В общем, благодаря усилиям врачей я стала чуть менее уродливой, чем раньше. Плюс сбросила три килограмма, немного загорела в солярии, привела в порядок волосы и ногти. Благодать.

Сегодня, правда, последний день этой благодати: возвращаюсь в уютный дом Аронова, к занятому Ник-Нику, раздраженному Лехину и вечно недовольной Эльвире.

Аронов грозился лично забрать меня из больницы: ему не терпелось увидеть результат. Я ждала приговора со страхом и надеждой: от Ник-Ника зависела моя дальнейшая судьба – или пан, или пропал.

– Что они сделали с твоей кожей? – Заорал Аронов с порога. – Да что же это такое? Никому простейшего дела нельзя доверить!

– Что не так?

– Что? Она еще спрашивает «что не так»?! Да ты… Ты видела себя в зеркале?

– Каждый день, – вопли Аронова раздражали, его что, возмущает тот факт, что мне немного помогли? Значит, он хотел, чтобы я оставалась полной уродиной?

– Ты загорела. Господи боже ты мой, осень на улице, дождь целыми днями, а ты загорела!

– Я в солярий ходила.

– Дура! – Ник-Ник сел на кровать и вытер вспотевший лоб платком. – Какая же ты дура, Ксана. В солярий она ходила… добровольно загубить такую кожу…

– А по-моему стало лучше.

– Лучше? Да у тебя была замечательная, удивительная белая кожа.

– Как у утопленницы.

– Белый фарфор, – Аронов мое замечание не услышал, – лунный свет и извечная тайна ночи… Утопленница…

Нет, все-таки услышал.

– На утопленницу ты теперь похожа. Вернее, на недожаренную курицу с пупырчатой шкурой цвета прокисшего майонеза.

– А мне кажется, стало лучше, – возражала я по привычке и еще потому, что было стыдно: Ник-Ник так старался ради меня, столько денег вложил, а я взяла и испортила всю затею. Сейчас Аронов встанет, швырнет паспорт и скажет, что я свободна и могу возвращаться в свои катакомбы. А я не хочу в катакомбы.

Я хочу стать красивой.

– Лучше… Можно подумать, ты знаешь, что для тебя лучше. – Ник-Ник поднялся. – Ладно, сам виноват, что не предупредил. На будущее, Ксана, солнце – твой враг.

– Представить себя вампиром? – Я уже поняла, что прогонять меня пока не будут, и осмелела. В конце концов, я действительно не знала, что загорать нельзя, а врач сказал, что, если ходить в солярий, то рубцы быстрее заживут.

– Если хочешь. – Ник-Ник был спокоен и отрешен. – С кожей разберемся… да… ты собралась?

– Давно.

– Тогда чего сидишь? Вперед давай. Хотя, стой, совсем забыл, это тебе. – Аронов протянул целлофановый пакет пронзительного желтого цвета. – Надеюсь впору придется.

– Маска?

– А ты бальное платье ждала? Рановато… Да, Ксана, еще одна выходка, ну, вроде солярия, и с мечтой о бальном платье придется попрощаться. Ты все еще хочешь стать красивой?

Пальцы теребили пакет, но не решались достать маску. Там, внутри пакета, она казалась чем-то далеким и неприятным, как визит к стоматологу, а выпусти ее наружу и ничего нельзя будет изменить. Впрочем, я ничего не хочу менять. Разве что, убрать синие льдинки из глаз Ник-Ника.

Я хочу, чтобы он улыбался.

Я хочу стать красивой.

Я ответила:

– Да.

– Тогда ты живешь по принципу: запрещено все, что не разрешено. Если тебе чего-нибудь захочется: сделать татуировку, подстричь волосы, побрить подмышки… спроси, ладно? Хотя подмышки можешь брить и без спроса. Понятно?

– Понятно.

– Тогда одевай.

Я и раньше носила маску – Ник-Ник настаивал – но та была больше, массивнее, она закрывала все лицо от линии роста волос на лбу до подбородка. Для глаз и рта – разрезы. С той маской я чувствовала себя одновременно оскорбленной – как железный человек из знаменитого фильма – и защищенной. Никто не видел лица, никто не назвал бы уродиной. А в пакете лежал кусок темно-зеленого пластика, короткий и ассиметричный – с одной стороны шире, с другой уже. На ощупь маска была холодной и скользкой, к лицу прилегала плотно.

– Неплохо, неплохо, – Аронов поправил маску. – Здесь можно будет уменьшить… ассиметричность, как способ скрыть и показать… Ладно, Ксана, дома разберемся, поехали. Да не держись ты за нее руками, не упадет.

– Почему? – Мне казалось, что стоит отнять ладони, и маска упадет на пол. А еще она прозрачная, мутная, но прозрачная. То есть сквозь нее видно! Хочу старую, но Аронова нужно слушаться.

– По кочану. Меньше вопросов, больше дела. И собирайся, черт бы тебя побрал, собирайся, некогда мне возиться.