Карина Демина - Философия красоты

Ну вот, сказка закончилась, начинаются суровые будни. Задавив обиду на корню – дуться на грубость Аронова по меньшей мере глупо, по большей – неблагоразумно – я подхватила сумку.

– Куда идти?

– Вперед, милая, только вперед! – Ник-Ник наконец-то соизволил улыбнуться, и мне сразу полегчало. Ну, вперед, значит вперед.

За день до…

На Стефанию не налезло ни одно из платьев Адетт. Бедная Адетт, на ее лице отвращение и непонимание – за что Господь так сурово наказал бедняжку Адетт? За какие грехи ниспослал испытание столь суровое?

А ведь она и в самом деле не понимает. Адетт уверена, что заслуживает лучшего, нежели нечаянная встреча с давно позабытой родственницей. Этой родственнице приходится жертвовать время и наряды… О, за наряды Адетт переживала гораздо больше, чем за время. А еще она ненавидела толстую бабищу, которая обосновалась в ее доме, пела дурным голосом в ванной комнате, требовала личную служанку и – какой кошмар! – угрожала разоблачением.

– Я так больше не могу! – У Адетт нет сил, она падает на софу и всхлипывает. – Зачем, зачем ты приволок ее сюда?!

– Она обещала пойти в газету…

– Ну и что?! – У Адетт не хватает терпения дослушать. – Пусть бы шла.

– Она угрожала рассказать…

– И кто бы поверил? Бредни бедной сумасшедшей русской. О, Революция столь ужасна, на долю бедняжки выпало столько испытаний, что разум ее помутился… Адетт Адетти – дитя Франции, она никогда, слышишь, остолоп, никогда не бывала в России! Об этом знаю все!

– Тогда вышвырни ее вон.

– Поздно. Уже поздно. Софи… Она видела и тебя, и ее… Как некстати. – Адетт кончиками пальцев трет виски. – Теперь ей, если не поверят, то хотя бы прислушаются. Ты ведь узнал, привел сюда, она жила и… Сплетни пойдут.

– А что делать?

– Скажем, она – наша бедная родственница. Очень-очень дальняя родственница. Троюродная племянница… Нет, лучше тетка. Ее мать когда-то уехала в Россию, дочь родилась там же, все было хорошо, просто замечательно – дом, семья, дети, но внезапно случился этот кошмар – Война, Революция, большевики, террор… Бедняжке удалось бежать во Францию, но перенесенные тяготы печальным образом сказались на ее душевном здоровье. Если приплести погибших детей и мужа, то получится очень мило, как ты считаешь? А ей разъясни, что, она, конечно, может навредить мне, но в этом случае потеряет единственную возможность комфортного существования. Она, хоть и дура полная, но вряд ли захочет возвращаться к своим каштанам.

– Ты стерва.

– Может быть… – Адетт улыбнулась. – Очень даже может быть.

Настроение было хуже некуда. Аронову хотелось смеятся и плакать одновременно, или же тихо страдать над рюмкой водки, он давным-давно смирился с этим состоянием, понимая, что оно – неотъемлемая часть процесса созидания. Сначала взлет, энергия, мысли, идеи, желание работать и радоваться работе, а следом падение в глубокую депрессию, когда остается минимум желаний, минимум энергии и максимум злости. Все вокруг раздражает, вчерашние идеи кажутся пустыми, вторичными и совершенно неродными.

А еще это самоубийство… Лехин утверждал, что беспокоится не о чем, что смерть Сумочкина не имеет ровным счетом никакого отношения к «л’Этуали», и вообще дело закрыто за отсутствием состава преступления.

Самоубийство… Какое к чертовой матери самоубийство? У Сумочкина хватило духу наложить на себя руки? Да ни в жизни. К несчастью газетчики придерживались аналогичного взгляда. И ведь разнюхали же, гады. «Убийство на подиуме», «Кровавое цветы красоты», «Модельный бизнес по-русски»… Заголовки ужасные, картинки, которыми снабжались статьи, еще ужаснее. Главное, фотографии никакого отношения к «невинно убиенному» Сумочкину не имеют, так, какие-то совершенно посторонние фотографии совершенно посторонних трупов, причем отвратительнейшего качества… а чего еще ждать от желтой прессы? Понимания? Сочувствия? Да это шакалье уже попробовало крови и теперь воет, предвкушая прилюдное жертвоприношение.

Отвратительно. Аронов никогда не любил газетчиков, а в настоящее время попросту их ненавидел.

Лехин утверждает, что из-за проклятых статей упали продажи, и начинать новый проект сейчас – неблагоразумно.

Неблагоразумно! Да если что и вытащит «л’Этуаль» из этой ямы, то только новый проект. Новый проект и новая коллекция.

А с Ксаной неплохо поработали, клиника полностью отработала уплаченные деньги, пусть Лехин и скулит, что тамошние врачи дерут втридорога, но зато какие профессионалы! И маска сидит идеально, кожу чуток осветлить и будет самое то.

Итак, платье готово, маска… ну практически готова, Ксана тоже. Замечательно. Ник-Ник уже назначил первый выход «в свет». Смешно, времена посткоммунистические, а порядки прежние, дореволюционные. Хотя до революции ни его, ни Ксану не пустили бы и на порог мало-мальски приличного дома, а теперь остается лишь выбрать из кипы приглашений то, которое больше всего подходит для представления Ксаны.

Первый выход – это очень, очень важно. Справится ли она? Будущая звезда в настоящий момент больше всего напоминала раскаявшуюся монашку. Хотя, с чего бы монашке каятся? Вернее, в чем? Глупая мысль ненадолго подняла настроение.

Но Ксана, Ксана… Может, стоит обождать? Но время – деньги. Айша наглеет не по дням, а по часам, почувствовала себя на коне и совершенно распоясалась. Просто славы ей уже мало, денег захотелось… Пусть поклонников своих доит, а он, Николас Аронов, знает истинную цену ее так называемой красоте. Может, намекнуть, вытащить немного прошлого на свет божий? Нет, не стоит, Айше и так недолго осталось, посмотрим, как она отреагирует на появление конкурентки.

Впрочем, и гадать не стоит: Айша закатит скандал. Ладно, в нынешней ситуации скандал подобного толка пойдет «л’Этуали» на пользу. Пусть лучше говорят о ссорах между моделями, чем об убийстве.

А ему нужно не себя жалеть, погружаясь в депрессию, а работать. Работать, работать и еще раз работать, как завещал великий Ленин.

Аронов улыбнулся, неожиданно грядущие перспективы показались не такими и мрачными.

Дело пришлось закрыть. Начальство решило, что смерть Романа Сумочкина является самоубийством, начальству виднее, а капитан Эгинеев, имеющий собственное мнение на сей счет, может оставить его при себе.

Не самоубийство это, Кэнчээри готов был поставить любимый нож против одноразовой пластмассовой вилки, что Сумочкин умер не по собственной воле.

Но тогда как? Яд обнаружился в бутылке шампанского, причем не привычного, милого сердцу и взгляду «Советского Юбилейного» в тяжелой зеленой бутылке, и пластиковой пробкой, укрытой колпачком из мятой фольги, а самого что ни на есть настоящего французского шампанского с изящными завитками на этикетке и претенциозным названием.