Джон Карр - Ведьмино логово

Ворча себе под нос, он пошел впереди всех по тропинке к дому. В душе Рэмпола что-то громко взывало; сумерки были полны призрачных образов. То это было вырвавшееся на волю существо с развевающимися по ветру волосами, то – мост, а возле него – задумчивое печальное личико, на котором застыла робкая улыбка; то благоразумие, то насмешливость, потом забавные маленькие причуды, словно ожил крошка Пак [14]; и вдруг – внезапная бледность у изгороди и легкий вскрик, когда снова возникли эти страхи. Только бы с ней ничего не случилось! Охраняй ее, чтобы никто не мог ее обидеть. Не спускай с нее глаз, потому что брат ее...

Их шаги шелестели по траве, комариный звон словно пульсировал в воздухе, то стихая, то нарастая. Далеко на западе, в душном густом воздухе, слышались гулкие раскаты грома.

Жарко. Густой, горячечный зной; от порывов горячего ветра, которые словно вырываются из раскаленной печи, деревья вздрагивают, затем все снова затихает. Если бы этот коттедж действительно был швейцарским барометром, его фигурки метались бы, как безумные, в своем домике.

Они пообедали при свечах в обшитой дубом столовой, украшенной оловянными блюдами и тарелками, развешанными по стенам. Воздух в комнате был такой же горячий, как обед, а вино и того горячее. Лицо доктора Фелла краснело все больше и больше по мере того, как он снова и снова наполнял свой бокал, однако поток его красноречия несколько иссяк. Даже миссис Фелл сидела молча, хотя суетилась по-прежнему. Она постоянно передавала своим сотрапезникам не то, что нужно, но никто этого не замечал. Кофе и портвейн, которыми завершился обед, не отняли у них, против обыкновения, много времени, и Рэмпол вскоре поднялся наверх, в свою комнату. Он зажег керосиновую лампу и стал переодеваться. Старые заляпанные спортивные брюки, удобная рубашка, теннисные туфли. В его маленькой комнатке с покатым потолком под самой крышей окно выходило на торцовую часть Чаттерхэмской тюрьмы и Ведьмино Логово. Какой-то жук со звоном ударился о стекло, отчего Рэмпол сильно вздрогнул; вокруг лампы уже вилась мошкара.

Он испытал облегчение, оттого что нужно было что-то делать. Кончив переодеваться, беспокойно прошелся несколько раз по комнате. Здесь, наверху, зной был еще гуще, пахло сухим деревом, как на чердаке; даже клей, которым были приклеены цветастые обои, казалось, источал удушливый запах; а хуже всего была лампа. Прижавшись лицом к стеклу, он выглянул наружу. Луна, окруженная желтым кольцом, светила нездоровым светом; было около десяти часов. Черт бы побрал эту неопределенность! Дорожные часы на столике возле широкой кровати тикали с раздражающим безразличием. На календаре в нижней части часов резко выделялась цифра «12» и еще более резко – красные буквы названия месяца: июнь. Он пытался вспомнить, где он был в июне прошлого года, и не мог. Новый порыв ветра пронесся в ветвях деревьев. От жары все его тело покрылось капельками пота; к горлу поднимались волны дурноты. Он задул лампу.

Сунув в карман трубку и клеенчатый кисет, он спустился вниз. В гостиной равномерно, без устали, поскрипывала качалка – миссис Фелл читала журнал с яркими картинками. Рэмпол ощупью выбрался из дома на лужайку. Доктор заранее подтащил два плетеных кресла к стене дома, которая выходила на тюрьму; там было темно и значительно прохладнее. В темноте шевелился огонек докторской трубки. Не успел он сесть, как у него в руке очутился прохладный стакан.

– Пока ничего, – сказал доктор. – Будем ждать.

Там, на западе, ворошился далекий гром, словно катился и катился мяч в кегельбане, так и не сбив ни одной кегли. Рэмпол сделал хороший глоток холодного пива. Так уже лучше! Луна еще не набрала силы, но огромная чаша луга постепенно наполнялась молочно-белым светом, который поднимался все выше и выше, заливая ее склоны.

– А где окно кабинета смотрителя? – шепотом спросил Рэмпол.

Огонек трубки описал дугу, указывая направление.

– Вон то, большое. Единственное большое окно. Почти по прямой линии отсюда. Видите? А рядом с ним – железная дверь, которая ведет на каменный балкончик. С этого балкона смотритель обычно наблюдал за экзекуцией.

Рэмпол кивнул. Вся стена была покрыта плющом, который местами провисал, образуя бугры и впадины. В молочно-белом свете были видны отдельные плети, свисающие с толстых прутьев оконной решетки. Внизу, на одной линии с балконом, но гораздо ниже, была еще одна железная дверь. От этой двери начинался крутой склон известнякового холма, подошва которого терялась под елями Ведьмина Логова.

– А из этой нижней двери, как я полагаю, выводили приговоренных? – сказал он.

– Да. До сих пор сохранились три каменные тумбы – видите в них отверстия? – на которых стояли столбы виселиц. Каменная кладка колодца не видна, ее закрывают вон те деревья. Конечно, когда колодец использовался по назначению, этих деревьев не было.

– В него и сбрасывали повешенных?

– Просто непонятно, как эта зараза не расползлась по всей округе и не сохранилась до сих пор, хотя прошло уже сто лет. В этом колодце и теперь немало всякой пакости. Доктор Маркли вот уже пятнадцать лет бьется за то, чтобы его засыпали, однако не может заставить ни округ, ни муниципалитет принять меры, поскольку земля принадлежит Старбертам. Каково, а?

– А Старберты возражают против того, чтобы его убрали?

– Совершенно верно. Дело в том, что он является элементом этой дурацкой легенды, той ее части, что касается Энтони, который жил в восемнадцатом веке. И когда я думаю об обстоятельствах его смерти, припоминаю некоторые загадочные намеки в его дневнике, мне иногда кажется...

– Вы мне еще не рассказали, как он умер, – спокойно напомнил ему Рэмпол.

Произнося эти слова, он вдруг усомнился в том, что ему действительно хочется знать. Накануне вечером ему показалось – он был просто в этом уверен! – что что-то мокрое и страшное заглядывало вниз с тюремной стены. Он вдруг ощутил, хотя днем этого не замечал, резкий запах гнилого болота, который шел через луговину со стороны Ведьмина Логова.

– Я и забыл, – пробормотал старый лексикограф. – Я собирался прочесть вам кое-что сегодня днем, но нам помешала миссис Фелл. Вот, возьмите.

Послышался шелест бумаги, и в руке у Рэмпола оказалась толстая пачка листков.

– Прочтите это потом, у себя в комнате. Я хочу, чтобы вы составили свое собственное мнение.

Неужели это лягушки так кричат? Сквозь равномерное жужжание москитов Рэмпол отчетливо слышал их кваканье. Боже мой, этот болотный запах! Он и вправду усиливается , воображение тут ни при чем. Этому должно быть естественное объяснение. Жаркий день, обостривший запахи земли, еще что-нибудь в том же роде. Он пожалел, что так мало знает о природных явлениях. Деревья снова начали беспокойно шептаться. Часы в доме звучно пробили один-единственный удар.