Джон Карр - Ведьмино логово

Рэмпол боялся, как бы у нее не началась истерика. Она встала с дивана, открыла секретер ключом, который висел на цепочке у нее на шее, и достала пожелтевший листок бумаги. Когда она передавала ему листок, он с трудом поборол в себе желание заключить ее в свои объятия.

– Прочтите это, – проговорила она, с трудом переводя дыхание. – Я верю вам. Остальным я ничего не скажу. Но с кем-то я должна поделиться. Прочтите.

Он взглянул на листок, ничего не понимая. Сверху выцветшими чернилами было написано: «3 февраля 1895. Моя копия стихотворения. Тимоти Старберт». Дальше следовало:

Чем осчастливил нас Гомер?

Чем грек прикроет грудь?

Кто лицемерия пример?

Смог Еву обмануть?

Туда Иосиф продан был.

Кем Дант в аду храним?

Найди, где Одиссей царил.

А кто царил над ним?

Здесь Корсиканец побежден.

Что ты в пращу вложил?

Поэт – скорбел в Тавриде он.

Чему нас Бог учил?

Он, если верен, то один.

Парнасский храм найди,

Тифона и Ехидны сын,

Одна из девяти. [22]

– Ну и что? – сказал Рэмпол посте того, как прочел вполголоса написанные на листке строчки. – Никуда не годные стихи, и совершенно бессмысленные, насколько я могу судить; впрочем, очень многие стихи, которые мне доводилось читать... В чем дело?

Она смотрела на него упорным взглядом.

– Вы видите, какое здесь число? Третье февраля, день рождения моего отца. Он родился в тысяча восемьсот семидесятом году, следовательно, в тысяча восемьсот девяносто пятом ему было...

– Двадцать пять лет, – перебил ее Рэмпол.

Оба они молчали; Рэмпол внимательно вглядывался в загадочные строчки, начиная понимать всю значительность этого листка. Самые дикие предположения, которые высказывали они с сэром Бенджаменом и которые столь яростно высмеивал доктор Фелл, казалось, приобретали реальные очертания.

– Теперь позвольте мне продолжить вашу мысль, – сказал он. – Если это правда, значит, оригинал стихотворения – здесь говорится: «моя копия» —находился в склепе кабинета смотрителя. Что из этого следует?

– Наверное, это именно то, что должен был прочесть старший сын.

Она сердито выхватила у него листок, словно он вызывал ее ярость, и готова уже была скомкать его в руке, но он отрицательно покачал головой.

– Я без конца думаю об этом, и это единственное объяснение, которое приходит мне в голову. Надеюсь, что это так. Я ведь рисовала себе множество ужасных вещей, которые могли бы там находиться. Но и этот листок не лучше других. Люди продолжают погибать.

Он сел на диван.

– Если оригинал и существует, – сказал он, – там его уже нет.

Медленно, неторопливо, ничего не опуская, он рассказал ей об их посещении кабинета смотрителя.

– А эта штука, – добавил он, – нечто вроде криптограммы. Иначе и не может быть. Неужели Мартина убили для того, чтобы ею завладеть?

Раздался осторожный стук в дверь, и оба они вздрогнули, словно заговорщики. Приложив палец к губам, Дороти торопливо спрятала листок в стол.

– Войдите, – сказала она.

Дверь отворилась, и в комнату вплыла гладкая физиономия Баджа. Если его и удивило присутствие в комнате Рэмпола, он ничем это не обнаружил.

– Прошу извинения, мисс Дороти, – сказал он. – Только что прибыл мистер Пейн. Сэр Бенджамен просит, чтобы вы соблаговолили пожаловать в библиотеку.

В библиотеке за минуту до этого состоялся, по-видимому, крупный разговор; это было ясно из того, что там царила напряженная атмосфера, а лицо сэра Бенджамена покраснело от возбуждения. Он стоял повернувшись лицом к холодному камину, крепко сцепив руки за спиной. В середине комнаты, как заметил Рэмпол, стоял его собственный недруг Пейн, поверенный в делах.

– Я скажу, что вам следует делать, сэр, – говорил главный констебль. – Вы сядете в кресло и будете сидеть, как благоразумный человек, и дадите показания, когда вас об этом попросят, и ни минутой раньше.

У Пейна при каждом вздохе свистело в горле. Рэмпол обратил внимание, как странно торчат короткие волосы у него на затылке.

– Знакомы ли вам положения закона, сэр? – просипел Пейн.

– Несомненно, сэр, – отвечал шеф полиции. – Я, было бы вам известно, являюсь членом городской магистратуры, стою на страже закона. Будете вы подчиняться моим распоряжениям? Или мне...

Доктор Фелл кашлянул. Он с сонным видом наклонил голову в сторону двери и с трудом высвобождал свое тело из кресла, когда в комнату вошла Дороти. Пейн резко обернулся в ее сторону.

– А, входите, моя дорогая, – пригласил он, пододвигая для нее кресло. – Садитесь, отдохните. Сэр Бенджамен и я, – белки его глаз сверкнули в сторону шефа полиции, – будем сейчас беседовать.

Он сложил руки и прочно, не двигаясь с места, стоял возле ее кресла, словно охраняя ее. Сэр Бенджамен чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы, конечно, знаете, мисс Старберт, – начал он, – какие чувства мы испытываем в связи с этим трагическим событием. Я достаточно давно знаю вас и всю вашу семью, и мне нет надобности распространяться на эту тему. – На его добром старом лице было написано замешательство. – Мне крайне неприятно беспокоить вас в такое время, но если вы в состоянии ответить на несколько вопросов...

– Вы не обязаны отвечать, – сказал Пейн. – Имейте это в виду, дорогая.

– Да, вы не обязаны отвечать, – согласился сэр Бенджамен, стараясь подавить раздражение. – Я просто думал, что это избавит вас от необходимости присутствовать на дознании.

– Конечно, я отвечу, – сказала Дороти.

Спокойно сложив руки на коленях, она повторила все то, что уже рассказала накануне.

Они кончили обедать незадолго до девяти часов. Она пыталась занять Мартина, отвлечь его мысли от предстоящего дела, однако он был угрюм и расстроен и сразу же пошел к себе в комнату. Где был Герберт? Она не знает. Она вышла на лужайку, где было гораздо прохладнее, и сидела там около часа. Затем пошла в кабинет, занялась хозяйственными счетами. В холле она встретила Баджа, который сказал ей, что отнес в комнату Мартина по его просьбе велосипедный фонарь. Несколько раз за это время – сколько это было, она точно не помнит, может, полчаса, а может, три четверти – она порывалась подняться к нему в комнату. Но Мартин выразил определенное желание, чтобы его никто не беспокоил; за обедом он был мрачен, раздражен, и она решила этого не делать. Он будет чувствовать себя лучше, если никто не будет видеть, в каком состоянии у него нервы.

Было примерно без двадцати одиннадцать, когда она услышала, как он открыл дверь своей комнаты, спустился по лестнице и вышел из дома через боковой вход. Она хотела догнать, но не успела, и увидела, что он уже идет по аллее.

Она окликнула его, опасаясь, что он слишком много выпил. Он что-то крикнул ей в ответ, слов она не разобрала, так как речь его была не очень отчетлива, однако походка – достаточно твердая. Потом она пошла к телефону и позвонила в дом доктора Фелла, чтобы сообщить, что он вышел. Вот и все.