Анна Драницына - Капсула времени

– Лисица, ты не права, – сказал он, глубоко затягиваясь и выпуская кольцо размером с луну. – Надо бы извиниться.

– Черта с два! Ты слышал? Они хотят нас отдать той мымре на растерзание. Меня – в психушку, брата – в интернат.

– Не переживай, этого не будет. Напиши Ирине.

– Кому?

Лео вдруг рассеялся как дым. В комнате остался только запах его трубки и мокрого плаща. Моя подушка тоже была вся мокрая от слез и, не понимая, был ли это сон или реально призрак Лео явился ко мне во всей своей красе, я на всякий случай написала Ирине, своей бывшей училке, в Контакте: «Мне нужна ваша помощь. Очень!»

Утром я, конечно, пожалела об этом тысячу раз. Блин-трамплин, она же расскажет предкам, что меня выгнали из школы. Я-то надеялась утаить эту новость до конца лета. Что за хреновые советы ты мне даешь с того света, дядя Лео! И вообще, с какой стати мне впутывать ее, фактически незнакомого человека в семейные дрязги? Короче, я быстренько написала ей в Контакте, что мой аккаунт вскрыли, и никакой помощи, денег и прочего мне не надо. У меня все прекрасно. Должно было сработать. И только меня немного отпустило, как в дверь кто-то постучал:

– Лис, привет! Это я.

Факен шит, Ириша! Наверное, не успела получить второе письмо. Пришлось отодвинуть кровать и впустить ее. В конце коридора, огромные, как блюдца, мерцали влажные глаза взволнованной Мамзели. Она выглядела весьма жалко, но видеть унылые рожи своего семейства я была еще не готова. Все они страшно бесили меня.

– Привет! – сказала Ирина. – Фу, ну, и вонища у тебя! Открой окно, и пойдем-ка прогуляемся под луной.

Мы пошли с ней в парк неподалеку, молча уселись на скамейку. Ирина попросила подождать ее минуту и вернулась с пакетами из «Макдоналдса».

– Держи. Жрать хочу, умираю!

– Еда для «жиробасов»?

– Ага, гадость. Но иногда так хочется.

– Зачем вы пришли?

– Соскучилась. Ты же знаешь, мне всегда нравились твои безумные сочинения. Я их до сих пор храню. Знаешь, я решила написать пьесу. Собираю истории. Думаю, вот Лиса, необычная девочка, наверняка расскажет что-то интересное.

– Про что пьеса?

– Про лису, волка и злого паука.

– По диким животным я главный спец. Это вы по адресу.

– Не сомневалась даже.

Мы сидели с ней на спинке скамейки, потому что кто-то натоптал на сиденье грязными ботами, и жевали бургеры, запивая апельсиновым соком. «Жиробасная» еда неожиданно пробудила мой аппетит, до этого я пару дней жила на сушках, что тайно притащил мне брателло с кухни, и воде.

– Вы не говорили им?

– Про что?

– Про школу?

– А? Нет. Меня, кстати, тоже выгнали. Буквально через неделю после тебя.

– А че так?

– Ты же знаешь Паучиху! Она пыталась унизить при мне двух первоклашек в коридоре, я заступилась, и вот результат. Но все к лучшему. Знаешь, я поняла одну вещь. Если тебя что-то реально бесит в работе или людях, с которыми ты работаешь, надо срочно это менять. В этом плане ты оказалась куда более взрослой, чем я. Плюнула на все и хлопнула дверью. А я все ждала до последнего, что все наладится, что Паучиха подобреет, деньги перестанут править миром. И я так привыкла жить в этом состоянии вечного ожидания, что не заметила, как постарела. Так обидно. Ты уже дряхлый пень, а мир все тот же. Жадный и несправедливый.

– И куда вы теперь?

– Не знаю. Хорошо бы в театр устроиться. Я согласна на любую роль, хоть стакан воды на блюде выносить.

– У вас реально талант. И театр звучит лучше, чем школа, уж поверьте.

– Мать говорит, ты сильно тоскуешь по отцу?

– Он мне не отец. Друг.

– Почти то же самое. Отец далеко не всегда бывает биологический. Тут важно родство души. Попросту говоря, любовь. – Ирина некоторое время пристально рассматривала свой маникюр, потом сказала: – Когда моя мама умерла, мне было семь. Я с горя перестала есть, и меня отправили в больницу. Там запихали в меня всяких капельниц с питательной смесью, но ничего не помогало. Мое тело таяло на глазах, и врачи уже готовили мою тетку к худшему. Потому что знаешь, Лиска, если ребенок не хочет жить, он может спокойно уйти куда хочет, взрослые ничего не смогут с этим поделать. Если ребенок по какой-либо причине расхотел жить – это очень страшно. Многие люди теряются от того, что тело ребенка, еще вчера абсолютно здоровое, вдруг начинает умирать. Без всяких диагнозов, болезней, симптомов. Взрослые так не умеют, даже если очень захотят.

– Почему?

– Их уже плотно прибило к земле каким-нибудь якорем. У тебя он тоже есть.

– И какой он, мой якорь?

– Ты сама о нем прекрасно знаешь.

Ирина собрала мусор и выбросила в урну неподалеку. Я сидела и размышляла над ее словами.

– Если ты не против, я поговорю с твоей мамой и объясню, что к чему, – дотронулась она до моей руки.

– Бесполезно. Они мечтают сдать нас на опыты в больницу, как обезьян.

– Я слышала, обезьян уже запретили мучить.

– Крыс все еще можно. Какая разница. Я – опасный для общества элемент. Угрожала психологу из духового ружья, объявила голодовку. Думаю, санитары уже приехали за мной.

– Психолог платный?

– Ты Лося нашего видела? У него бесплатно даже мухи не летают. Денег – как у дурака фантиков.

– Тогда ничего страшного. Бабло побеждает зло. Главное, чтобы вас с братом не разлучили. Так ведь?

– Типа того.

– Я знаю один проверенный способ, чтобы добиться своей цели. В самых крайних случаях прибегаю к нему.

– Покупаете на рынке огнемет?

– Это было бы слишком просто, – расхохоталась Ирина. – Нужно извиниться перед всеми, кто на тебя обижен.

– Извиниться? Ну уж нет! Легче сдохнуть.

– Не легче. Это всего лишь роль. Я же не говорю тебе, что надо при этом чувствовать искреннее раскаяние. Лишь капельку подыграть им. Твоим обиженным. Смотри, я научу тебя. Только для этого надо ненадолго стать актрисой. Закрой глаза и слушай. Не открывай, пока я не скажу. И не подглядывай.

– Что за бред, – буркнула я и натянула воротник от свитера до самой макушки. Запахло весной и шерстяными баранами. Там, за баранами, продолжала вещать Ирина.

– Все взрослые вокруг тебя играют роли. Это нормально. Когда ты один раз попробовал, уже трудно остановиться. Все кругом врут друг другу, но при этом как бы находятся каждый на своей сцене. Внутренняя сцена позволяет людям вживаться в роли и врать так убедительно, что Станиславский аплодирует стоя.

– Обычно он это делает лежа?

– Кто?

– Кто там, вы сказали? Станиславский.

– Не знаю, он давно умер. Вылезай!

Я сняла свитер с головы, и яркий свет с размахом резанул по глазам.

– Посмотри вот на эту семейную пару. Что ты видишь?

Я поморщилась и навела фокус. На скамейке напротив сидела молодая пара с коляской. Муж нервно курил, а она трясла коляску так, будто взбивала омлет.