Геннадий Юдин - Самая длинная ночь

Девушка наконец сумела открыть глаза и очнуться. Каждая мысль отдавалась резкой головной болью, доводившей до тошноты. Она полулежала связанная на заднем сиденье машины. Молниеносно, к ней вернулась память. Ссора с человеком, который, как казалось, в сотый раз звонил ей на мобильный телефон, лежавший теперь на торпеде неизвестного автомобиля, чуть позже прогулка до метро, резкий удар по голове, а возможно и не один, боль, темнота. Как в том кино – поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс. Она с большим усилием осмотрела салон автомобиля и направила взгляд на водителя. Весь похититель был скрыт от девушки тьмой, лишь изредка мелькали его черты в свете ночных уличных фонарей, на долю секунду выхватывавших его своими радарами, но рассмотреть его она не могла. Девушка хотела облизать пересохшие губы, но едва попыталась это сделать, как заметила, что рот заткнут какой-то масляной тряпкой, зафиксированной обычной веревкой, обмотанной вокруг головы на уровне рта. Ужасно болел язык, а пересохшее горло сдавливало спазмами боли.

Мужчина по всей видимости почувствовал или заметил в зеркало заднего вида, что девушка очнулась, съехал на обочину узкой едва проходимой дороги, достал что-то из-за пазухи, а затем обернулся к ней:

– Сука, если хоть пикнешь, я прирежу тебя прямо в машине, а так может быть и еще и поживешь, – в его руках блеснул обычный строительный нож с пластмассовой желтой ручкой.

Голос его был необычайно тверд, от него исходила невероятные властность и мощь, которые, словно мазутом, обволакивала черная, густая, почти осязаемая энергетика. По ощущениям он был безумен. Его голос звучал подобно железной лопате, царапающей бетон – металлический, холодный, отвратительный. Девушку неожиданно пробил липкий пот, а по телу побежали мурашки, казалось идущие из самой ее души. Она посмотрела на своего похитителя еще раз, но по ощущениям видела его впервые, хотя с тем же успехом могла сталкиваться с ним на собственной лестничной клетке каждый день.

Он тем временем улыбнулся и сделал ложное движение ножом в сторону ноги девушки. Та взвизгнула, и слезы сами хлынули из глаз, а тело затрясло мелкой дрожью. Мужчина утробно засмеялся, явно довольный собой. Он, как кот, поймавший мышь, играл со своей жертвой…

***

Атмосфера американской безысходности сороковых годов всегда нравилась Остапу. Он копался в жанре нуара 1 1 Нуа́р (фр. film noir «чёрный фильм») – кинематографический термин, применяемый к голливудским криминальным драмам 1940-х – 1950-х годов, в которых запечатлена атмосфера пессимизма, недоверия, разочарования и цинизма, характерная для американского общества во время Второй мировой войны и в первые годы холодной войны. , с того момента, как узнал его название. Парень, как губка, впитывал все: пересмотрел Хичкока и Кубрика, перечитал все американские тематические детективы и черные романы, которые сумел найти в своем маленьком городе. Да что там говорить, он даже приобщился к комиксам о Бэтмене, хотя этот жанр литературно-изобразительного искусства ненавидел в принципе. Было это все, правда, до его переезда в столицу, куда он перевелся из районного отделения уголовного розыска полиции своего родного города.

Перевод виделся Остапу тогда выходом из привычного круга, встряской, новыми ощущениями, эмоциями, драйвом от атмосферы большого города. Хотя, справедливости ради, для молодого опера дополнительной мотивацией были и «небольшие» трудности по предыдущему месту работы, в результате, которых он мог заехать в места, не столь отдаленные лет на восемь. В итоге, переезд, как и перевод на новое место службы состоялись, но, как оказалось, встряски и прочие выходы из круга, более подходят для лекций и тренингов по мотивации. На деле же, ни с чем кроме усталости, постоянного раздражения, угрюмости и злости смена места работы и жительства у Остапа не ассоциировалась. Дополнял же картину тот факт, что, по старой полицейской традиции, что-то, в какой-то момент, пошло не так, и устраивавшийся в Убойный отдел Управления Остап, неожиданно попал «на землю» в не самый благополучный, а вернее самый неблагополучный район, этому Управлению подчиняющийся. Руководитель, который проводил собеседование с Остапом, за время пока последний проходил медицинскую комиссию, перевелся куда-то на Дальний Восток, а Остап, по личному ощущению, перевелся прямиком в ад.

Вместо раскрытий убийств и раскладов по полочкам массовых разбоев, в которых он имел неплохой опыт, ему приходилось заниматься безуспешными поисками краденых телефонов и сумок, драками не говорящих по-русски иммигрантов и чуть более успешной ловлей наркоманов и их барыг. Кто-то скажет, что пьяные драки и не крупные хищения – в нормальных отделах прерогатива участковых, ха, в нормальных отделах – да. Отдел, в котором работал Остап, таким не был. Вновь назначенный руководитель Отдела полиции майор Алешин будучи всего на пять лет старше Остапа, боялся после назначения собственной тени, всячески старался угодить вышестоящему руководству, и в результате все сотрудники полиции одновременно занимались всем. Уже через полгода численность личного состава сократилась почти вдвое, и дело было вовсе не в уменьшении штатного расписания. Остапу бежать было в общем-то некуда, да и коллектив отделения уголовного розыска в местном филиале преисподней был, в принципе, хорошим. Нормальные люди, как оказалось, есть везде, и ад – не исключение.

Так о чем это он, ах, да, конечно, «нуар». Мысли о желании все это к чертям бросить и вернуться домой в сотый раз за неделю посетили Остапа, пока тот, закутавшись в темное тканевое пальто и надвинув на лоб шляпу в стиле комиссара Мегрэ 2 2 Комиссар Жюль Мегрэ́ – герой популярной серии детективных романов и рассказов Жоржа Сименона, мудрый полицейский. , мок под утренним ноябрьским дождем посреди чахлого сквера, расположенного между бетонными глыбами многоэтажек, и составлял протокол на месте преступления.

Утреннее небо было черным, как смоль и совесть преступности, на часах было около половины шестого утра. Участковый Павел Сафонов, который сюда привез Остапа на служебной «пятнашке», срочно поехал на другой конец района разнимать какую-то семейную драку с поножовщиной, и оперативник остался тотально один, вернее не совсем тотально, а с потерпевшим с замотанной кровавыми марлевыми бинтами головой. Последний, после оказания ему помощи, отказался от госпитализации и стоял, пошатываясь, посреди луж рядом с Остапом. Картина представляла собой некий гротескный сюр: промозглый дождь, кровавый человек, мрачный полицейский, не хватало только готической архитектуры и высокопарных диалогов, а то и впрямь бы вышла сцена из второсортных детективов или комиксов. Остап, проклиная и потерпевшего, и асфальт, и капли дождя стекающие с краев шляпы прямиком на тусклый протокол, злобно осматривал окружение и вносил на бумагу заметки, а дождь тем временем переквалифицировался в самый настоящий ливень.