Петр Ингвин - Игрывыгры

Трудно быть хорошим.

Питтак, один из семи мудрецов Древней Греции.

– Шевельнулся. Сейчас глаза откроет.

– Работаем.

Не голова, а колокол. И дятлы внутри. Поубивал бы. Почему так бесчеловечно ярко? Хочется зажмуриться, а никак, глаза закрыты, свет бьет сквозь веки. Пришлось закрыться рукой. Затекшее тело подмерзло, конечности ломило и выворачивало.

Очнувшись окончательно, он приоткрыл глаза: «Что со мной? Где я? И… кто я?»

Утро. Очередное утро. Наверное. Или день.

С первым вопросом – «что со мной» – все ясно, похмелье с отягчающими обстоятельствами. Вчера вышел в отпуск, с друзьями отметил. Дома добавил.

Дома. Ага. Жена. Дети. Почему так тихо? Разошлись по местам отбывания трудовой и образовательной повинностей?

Вот и второй вопрос отпал. Он – Михаил, отец троих детей, ныне отправленных на летний отдых. Печатник районной типографии. Обладатель квартиры на окраине, где уже много лет, как рясой, затягивалось благополучием болото, которое другие люди в других обстоятельствах зовут жизнью. Затягивалось, затягивалось… и затянулось. Оттого и похмелье, не первое и не последнее.

Осталось узнать «где я». На родные пенаты холодное помещение не походило. Белый потолок, нервирующие люминисцентные лампы, кафель цвета обморока, простынка с лиловой кляксой печати…

Руки пробежались по груди, по плечам, по бедрам, по пальцам… упс! Ни верхней одежды, ни нижней. Даже кольца обручального нет. Сволочи. Ничего нет. Вообще.

Вытрезвитель? Больница? На первое не похоже, опыт есть. Если больница – что случилось? И почему так нагло обобрали? Проблем захотели? Будут им проблемы.

Ноги, сброшенные с кушетки, пола не достигли, а в черепе, едва корпус начал движение к вертикали, зашумело. Сидеть, когда извилины водят хороводы, это вам не лежать. Теперь понятно, отчего многие ракеты взрываются на старте. У них ощущения те же. Потому и последствия. Ну, положите обратно на стапели…

Как же гадостно во рту и мыслях. Трудно фокусировавшийся взгляд попал на голую ступню, глаза долго и бессмысленно таращились, не смея поверить: на пальце красовался клеенчатый номерок.

До сих пор зябко было снаружи, теперь похолодело внутри. Такие номерки выдаются в двух случаях: при рождении и наоборот. Первое отпадало за давностью лет и полной нелогичностью. Оставался морг. Все соответствует, если верить кино. И простынка, которой конфузливо прикрыт, и жесткая стальная каталка на колесиках, которую врачи используют для перевозки тяжелобольных… или таких вот начинающих трупов, как Михаил.

Но он жив! Лежак непотребно проскрипел что-то вслед поднявшемуся Михаилу. Вокруг – никого. На вешалке поник рукавами одинокий медицинский халат. Замечательно. Тесное одеяние слегка треснуло на плечах, настроение взлетело, через миг нос с любопытством высунулся за дверь. Тоже пусто. Длинный коридор. Несколько запертых дверей. Потерявшие чувствительность ноги ступали по ледяному полу со стуком робота, мышцы деревянно скрипели, но Михаил упорно пробирался дальше

В покинутом живыми здании все было закрыто, все выключено.

О, приятная новость: у одной из дверей кем-то оставлены грязные резиновые сапоги.

Как же хорошо в обуви, даже мысли прояснились. И подкинули информацию: на улице – ночь, если верить виду за окном. Понятно, почему все разошлись по домам.

Окно! Сладить с защелками и внутренними запорами оказалось плевым делом. Створка распахнулась, Михаил со вкусом вдохнул, и неуклюжий прыжок вынес его наружу.

Кроме того, что темно, снаружи оказалось грязно и промозгло. Под ногами хрустнули ветки раздавленного куста.

Жена, наверное, уже с ума сошла. Впрочем… Если она в курсе, что его отправили в пристанище транзитных пассажиров совсем не на экскурсию…

Думать не получалось, мозг напоминал забытые на включенной плите макароны: все слиплось и подгорает. Инстинкт выживания орал: отключите меня или плесните водички! Водички не было. Только ведущая в реальность полоса асфальта. Серая, во тьме она казалась черной. Черная полоса. Символичненько.

– Молодой человек! – раздалось из-за деревьев и мгновенно увело от интересных размышлений.

«Это я-то молодой?» – порадовался Михаил. В свои сорок с хвостиком… гм, с хвостищем, еще крепкий, но прилично взрыхленный годами, кроме пренебрежительного «мужчина» и окликательно-веселого «эй, дядя», от созданий, подобных источнику приятного голоска, он ничего не слышал. Созданием была молоденькая девушка – очаровательная, темноволосая, но даже в ночи странным образом светло-яркая. В кофточке и не соответствующей обстоятельствам и времени суток мини-юбке. Аккуратная, ароматная, аппетитная. А-а-абалдеть. Не важно, что начинается на «о». Если все в жизни начинать как велят правила, никогда ничего не начнется.

Девушка крутилась около машины, что зарылась брюхом в непроходимую грязь, как свинья в лужу. Видимо, ей (машине) там нравилось, и просьбы самостоятельно выбраться свинский агрегат игнорировал.

– Вот. – Ночное чудное видение развело руками и кивнуло в направлении проблемы.

Странный наряд случайного прохожего девицу не напугал, а только позабавил. Ночью, на пустой улице… Михаил на ее месте засел бы в салоне, заперся и не высовывался, пока пальцы лихорадочно набирали все существующие службы помощи. Или друзей и родственников. Девушку же, как видно, жизнь еще ничему не научила.

Сесть бы самому за руль, да враскачечку, благо, в армии всему научили. В свое время. Тогда этой машиновладетельной пигалицы еще на свете не было. Но вдруг она подумает, что угнать хотят или чего другое нехорошее. Поэтому…

– Подтолкнуть? – Ладони Михаила выразительно показали, как он собирается помочь.

Девушка собралась что-то сказать, ее корпус развернулся… Открытый рот так и остался открытым. Глаза уставились на растопыренные ладони, выражение лица менялось ежесекундно, а взгляд Михаила с запоздалым озарением уперся во вздымавшуюся грудку, четко обрисованную и идеально подходившую для получившегося у него жеста.

Едрить твою через пень-колоду, ругнулся он под нос, пока руки опускались.

Пострадавшая от коммунальной безответственности напряглась:

– Что-что?

– Садись в машину.

Чтобы скрыть смущение, он произнес это по-отцовски сурово, посчитав с высоты возраста, что имеет право.

– Зачем? – донеслось в ответ.

Как ей только права дали.

– Рулить будешь!

Зачем таких вообще за руль пускают? Михаил законодательно запретил бы женщинам водить, если на вопрос о результате приложения силы к не желающему слушаться объекту ответят неправильно. Потому что думать надо о застрявшем автомобиле, который надо толкать, а не о том, о чем они думают.