Галина Хэндус - Свобода для марионеток. Роман

Хотя голос новоиспеченного руководителя звучал вполне участливо, мысли его уже были далеко от темы, на которую он беседовал с очередным посетителем более получаса. У чиновника, как обычного человека, накопились собственные проблемы. Они стояли для него естественным образом на первом месте, и пока были актуальны, заботы просителей волновали его меньше всего. А нерешенных проблем у молодого министра было более чем достаточно.

Выйдя из здания министерства, Громов пошел в направлении соседней улицы. Там, недалеко от официальной парковки, уже с самого утра полностью занятой, он оставил машину. Громов шел, низко опустив голову и недовольно вжав ее в плечи, пытаясь спрятать лицо от начавшегося дождя. Краем глаза он видел, как шедшие навстречу люди в растерянности останавливались, не в силах совладать с перевернутыми от резких порывов ветра зонтами. Дождь усиливался, ветер разгонял его брызги во все стороны.

Подойдя к машине почти вплотную, Олег громко чертыхнулся – зеркала заднего обзора с обеих сторон были откручены чьими-то профессиональными руками.

– Что ж это такое, третий раз за год! Чертовы ублюдки!

Громко ругаясь вслух непонятно на кого, Громов вытащил из-под камня, лежащего прямо на капоте, мокрую квитанцию об уплате штрафа за стоянку в неположенном месте и со злостью бросил под ноги. Обойдя машину вокруг, чтобы удостовериться, в порядке ли все остальное, он сказал себе с небольшим облегчением:

– Хорошо, хоть стеклоочистители положил в машину, а то бы и их, паразиты, сняли.

Олег достал из багажника новенькие дворники и приладил к держателям. Передернувшись телом, подражая собаке, стряхивающей капли влаги с намокшей шерсти, он юркнул в машину, завел мотор, выехал с запрещенной стоянки, намереваясь как можно быстрей добраться домой. Осторожно вырулив из узкого переулка, Громов выбрался на широкое шоссе. Внимательно всматриваясь в единственно оставшееся внутри машины зеркало заднего обзора, он тихонько поругивался на неизвестных грабителей, укравших боковые зеркала. Прижавшись к правой стороне дороги, водитель ехал следом за едва ползущими автобусами, чтобы не нарваться на милицию, которая могла его остановить за езду без надлежащей экипировки, или самому ненароком не совершить аварию. Слякотный холодный день для Олега Громова был испорчен окончательно – редко бывает хуже. Сидя за рулем, он поймал себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас выйти из машины, встать во весь рост посреди грязного проспекта, поднять вверх голову и протяжно завыть во весь голос, как воют волки, когда им одиноко и страшно.

Олег Громов гордился своим московским происхождением. Он знал из рассказов родителей, что родственники семьи до четвертого колена тоже родились и прожили всю жизнь в столице. Глубже в прошлое след семейной летописи не проникал, потерявшись как за давностью лет и отсутствием документов, так и воспоминаний, передаваемых из поколения в поколение. Последнего представителя фамилии Громовых это совсем не удручало. Наоборот, он даже важничал тем, что может дальше, чем многие другие из его знакомых, проследить генеалогическое древо семьи.

В почти пятьдесят Громов, как это ни странно для русского мужчины, выглядел моложе своих лет. Он посмеивался над такого рода феноменом и говорил, что отец, как детский врач, ему при рождении положил под язык таблетку, замедляющую старость. Олег выделялся среди сверстников не ростом или сложением, а густой шевелюрой без единого седого волоса. Он выглядел всегда подтянутым, с хорошим настроением. Несведущим людям могло показаться, что перед ними стоит неунывающий счастливчик, не знающий, что такое неудачи.

На проспекте Мира, в самой середине Москвы, он жил, сколько себя помнил. Вначале вместе с родителями в просторной двухкомнатной квартире, полученной отцом за долголетнюю работу главным врачом центрального родильного дома столицы, а потом в собственной, в том же доме. Квартиру они купили с женой Ингой на гонорар за первый фильм. Их дом граничил одной стороной с небольшим ухоженным парком и находился совсем недалеко, в десяти минутах ходьбы от Рижского рынка, одного из самых цивилизованных, а не откровенно-криминальных, как другие, рынков тогдашней Москвы. Район был, хотя не совсем тихий из-за шума проезжающих по проспекту машин, но очень зеленый, что весьма выгодно отличало его от многих других кварталов столицы.

Близкое соседство с рынком помогало семье Громовых жить и питаться намного лучше других семей, живущих далеко от оазиса сельскохозяйственных продуктов. Два раза в неделю мать Олега ходила к закрытию рынка и покупала молочные продукты, овощи, мясо, фрукты и зелень когда за полцены, а когда еще дешевле. Продавцы охотно отдавали остатки скоропортящихся товаров хоть за какие-то деньги, чтобы только не везти их обратно.

Мать Олега всю жизнь проработала операционной сестрой на полставки в больнице, где заведовал муж. Зарплаты Громова-старшего хватало, чтобы жена, отработав полсмены, могла навести порядок в доме и присмотреть за быстро подрастающим сыном. Работающая четыре часа в день женщина имела достаточно свободного времени, чтобы порадовать любимых мужчин свежеприготовленной и разнообразной едой. Может быть, поэтому Олег, выросший в родительской любви и на ежедневных свежих продуктах и витаминах, рос здоровым и хорошо сохранился для своих лет, как знать.

Отец Олега умер, не дожив года до 70-летия. Сын поменял две квартиры – свою и родителей, на одну четырехкомнатную, куда перевез враз постаревшую мать. Инга, тогда 30-летняя красивая фотомодель, поначалу протестовала, не собираясь жить вместе со свекровью. Ей хотелось иметь все для себя одной и ни с кем не делиться тем, чего она добилась в жизни – ни успешным мужем-режиссером, ни добротным жильем. Олег прекрасно знал о настроениях жены, но, не желая расставаться с матерью, быстро нашел бойкую соседку по площадке. Та взялась ухаживать за старой больной женщиной и заодно наводить порядок в большой квартире.

Детей у Громовых не было.

По прошествии времени Инга примирилась с решением мужа оставить мать дома, а не отдать в приют для престарелых, куда Олег мог ее устроить, благодаря обширным знакомствам. Интернатов для престарелых в то время в России было совсем немного, места старым людям приходилось ожидать по нескольку лет. Не все дожидались, пока дойдет очередь, умирали от болезней или старости, так и не узнав, как им повезло, что последние дни жизни они провели дома, среди родных, а не чужих лиц. Старики, которые все же попадали в приют, быстро жалели о напрасно прошедших годах в ожидании хорошего места . И умирали еще быстрее. Медикаментов для пожилых людей государство почти не выделяло, последние крохи разворовывались немногочисленным персоналом. Мизерной зарплаты, получаемой за тяжелую работу, на жизнь не хватало, приходилось как-то изворачиваться, чтобы существовать самим и кормить семьи.