Альбина Нури - Отель «Петровский»

Вспомнился одинокий трудоголик Щеглов, на душе стало совсем уж гадко, но Илья усилием воли заставил себя заняться делом.

Статья о «Петровском» шла туго. Новогодний репортаж про елки Илья написал за несколько дней, а вот с заказным материалом, за который, по-хорошему, стоило бы сесть в первую очередь, была совсем беда. Вроде бы и информация собрана, и работать есть над чем, а вот поди ж ты…

Илья съездил на место, полюбовался отреставрированным зданием. Строительные леса, забор вокруг бывшей больницы уже убрали. Территорию возле нее и парк привели в порядок, облагородили: специалисты по ландшафтному дизайну поработали на славу.

Всюду сновали люди, подъезжали автомобили, рабочие что-то разгружали, заносили, монтировали – подготовка к открытию шла полным ходом. Илья тоже, по сути, был в команде: журнал должен выйти аккурат к этому торжественному мероприятию с участием отцов города и губернатора области. Он смотрел на всю эту суету, пытался проникнуться важностью момента – и не мог.

Тема раздражала, превращение больницы в отель казалось глупостью, то, что Гусаров что-то утаивал, а спросить его было нельзя, сидело в мозгах занозой. Илья хотел бы написать совсем другую статью – не хвалебную оду Гусарову, а критическое расследование того, почему в городском бюджете не сумели найти денег на ремонт и восстановление больницы, но это было невозможно, а потому бесило.

У него, конечно, имелось в запасе еще несколько дней (а написать все можно было и за день, если сесть и не вставать несколько часов, пока не закончишь), но он не привык сдавать материалы впритык.

Должно быть, виной всему были мысли о ссоре с Томочкой. С того памятного разговора в кафе минуло четыре дня. Они с Томочкой ни разу не встретились: похоже, оба прикладывали к этому все усилия. Прежде чем выйти из квартиры, Илья смотрел в глазок, а заходя в подъезд, держал ключи наготове, в два прыжка пересекал лестничную клетку, вставлял ключ в замочную скважину, быстро проворачивал его, толкал дверь и скрывался в квартире, как в бункере. Томочка, скорее всего, поступала так же.

Но сознавать, что она тут, рядом, что превратилась из друга и близкого человека всего лишь в соседку, с которой нельзя пересекаться, чтобы избежать проблем, было тяжело. К тому же мучила совесть: Томочка вместе с Мишей и Лелей спасла ему жизнь, а он обидел ее, оттолкнул. Поэтому Илья, по совету Миши, искал другое жилье.

Он уже предупредил квартирную хозяйку, которая немало огорчилась, что аккуратный, исправно платящий, тихий и беспроблемный жилец хочет съехать через две недели. Нашел несколько вариантов – неплохих, даже более удобных, и теперь выбирал, что предпочесть.

Нужно было договориться с грузчиками о перевозке вещей, упаковать все, выбросить лишнее: за годы жизни ты незаметно, но неизбежно обрастаешь вещами, как днище корабля – ракушками. Но вместо того чтобы заниматься этим, Илья, как в случае со статьей, не мог себя заставить что-то делать, лишь бесцельно слонялся по квартире и бестолково перекладывал книги и посуду с места на место.

Звонок матери раздался, когда Илья собирался уходить с работы.

«Что ей нужно?» – подумал он.

Мать звонила редко, почти никогда. Он набирал ее номер раз в неделю, когда переводил деньги на карточку: спрашивал, дошли или нет, дежурно интересовался самочувствием.

Илья поднял трубку и услышал знакомый хрипловатый голос.

– Илюшка, ты бы хоть приехал! Тут не пойми что творится!

Это тоже было странно. Виделись они от силы три – четыре раза в год, и мать никогда не приглашала сына прийти.

– Что у тебя стряслось? – спросил он.

– Да кран этот! – Последовал поток непечатных слов и выражений, которые не принято произносить в приличном обществе. Илья отвел трубку от уха и поморщился. Он не терпел мата. – Хлещет как из ведра.

Илья позадавал уточняющие вопросы и понял, что с краном что-то неладное: он не закручивается, льется вода.

Значит, все-таки придется ехать. Не ровен час, потечет к соседям, да и оплачивал счета Илья по счетчику: сколько может накапать, если поток не перекрыть, один бог знает.

– Ты слесаря вызывала?

Снова полилась площадная брань: мать была уже основательно пьяна. Все же в относительно трезвом состоянии она разговаривала вполне прилично. Насколько Илья мог судить, позвонила куда-то или сходила к кому-то, но ей сказали, что прийти могут только завтра. Хотя, скорее всего, это ей только почудилось, никуда она не звонила и не ходила, да и не знала ни телефона, ни адреса.

Илья сказал, что будет минут через сорок. Пока ехал в такси (пришлось вызвать, чтобы добраться побыстрее), нашел в интернете телефон аварийной службы, вызвал мастера (разумеется, за отдельную плату).

Это были непредвиденные расходы, к тому же следовало отдать сразу за два месяца вперед за новую квартиру, а это и без того пробивало брешь в бюджете. Оставалось надеяться на премию к Новому году и приличный гонорар за платную статью (которая никак не желала писаться).

Оказавшись возле дома, в котором прошло его не слишком счастливое детство, Илья глянул на окна материнской квартиры. Свет горел в обеих комнатах и в кухне: об экономии мать не слышала. Думая о том, что ему придется общаться с ней, он почувствовал, что настроение, и без того не слишком радужное, вовсе опустилось до нуля.

Илья знал, что Миша не понимает его отношения к матери (а больше понимать было некому, потому что Илья никому про нее не рассказывал). С детских лет Илья был предоставлен сам себе, ходил в детский сад и школу, рос и учился на фоне непрекращающихся гулянок матери: та не занималась сыном, никогда не интересовалась его судьбой.

Мальчик привык заботиться о себе сам, зарабатывал с шестнадцати лет. Окончив школу, поступил на факультет журналистики и, как только появилась возможность, съехал в съемную квартиру. Но мать из своей жизни не вычеркнул. Она к тому времени потеряла работу, а до пенсии было далеко. Жить ей было не на что, и Илья оплачивал счета по квартплате, платил за телефон и раз в неделю переводил матери на карточку некоторую сумму на еду (большую часть, конечно, она сразу пропивала).

Несмотря ни на что, бросить мать он не желал, хотя (как говорил Миша) имел на это полное моральное право. Мише он отвечал, что если оставить мать без денег, то она рано или поздно продаст квартиру (как продала уже давно все, что в ней было более или менее ценного) и окажется на улице. Но дело было не только в этом – еще и в том, что он, жалея ее, просто не мог так поступить. Чем бы он тогда отличался от нее?

Дверь Илья открыл своим ключом. За ней слышались голоса: женский и мужской, и он подумал, что слесарь пришел раньше него, и теперь пытается объясниться с матерью.