Алла Холод - Разоренное гнездо

Педалирование Ксении Алексеевны по части Виталика, признаться, начинало мне надоедать. Мой младшенький давно вырос и превратился во вполне самостоятельного и отвечающего за себя мужчину. У него не все было ровно, но кто, собственно, разрабатывал критерии? У каждой судьбы свои изгибы, в конце концов. Когда Виталик окончил журфак, стало окончательно понятно, что журналистом он никогда не будет. За все время своего студенчества он не написал ни строчки ни в одну газету, практику проходил в каких-то пресс-службах, где угодно, но только не в СМИ. Когда я только начинал свой бизнес, у меня появился приятель, успешный журналист нашего местного телевидения, и я решил попросить его «попробовать» нашего Виталика. Как раз надвигалось лето, время практики, Виталик оканчивал четвертый курс университета – самое время думать о будущей работе. Или хотя бы о сфере, в которой себя мыслишь: телевидение, печатное СМИ, связи с общественностью… Тогда выбор был не особенно широк. Я предложил брату связать его со своим новым знакомым. На что Виталик в искреннем недоумении выпучил глаза.

– Зачем? – только и спросил он.

– Как зачем? – пожал я плечами в ответ. – Ты же через год станешь дипломированным журналистом. Ты же хочешь работать по специальности?

Виталик только усмехнулся.

– Подожди, ты хочешь работать журналистом или это просто диплом ни о чем?

– Странные у тебя какие-то понятия, – ответил мне брат. – Почему ни о чем? Допустим, журналистом я не буду, да я и не мечтал, я не особо хорошо пишу. Но ты тоже не повар, а в ресторанном бизнесе очень даже хорошо себя чувствуешь, правда? Почему бы и мне себя не попробовать? У тебя же все вышло, почему у меня не может получиться?

Виталик подмигнул мне, озорно, почти по-детски, и я ему поверил. Виталик не умел писать, не пытался попробовать себя на экране или в радио эфире, но он любил медиасферу, в ней он чувствовал себя как рыба в воде. В конце концов, он, наверное, был прав: когда я открывал ресторан узбекской кухни, я не умел не то что профессионально, но даже и сносно приготовить плов. Но ведь этого от меня и не требовалось, этим занимался специалист.

Впрочем, мой брат отнюдь не торопился определяться с тем поприщем, на котором он хотел бы реализовать свой профессиональный потенциал. Из разговоров с ним я быстро составил себе представление о том, к чему он стремится: он хотел приличной должности, щедрых, не считающих деньги и не требующих в них отчета спонсоров, свободы действий, расслабленного графика рабочей жизни. Но соединить все это на одном месте не получалось. Сначала Виталик польстился на должность начальника пресс-службы в крупной корпорации, где были и хорошая зарплата, и престижная запись в трудовой книжке, но и речи не шло даже о хотя бы относительной свободе действий и рабочего графика, ибо в коллективе царил дух непримиримого соперничества, а жестокие правила служебной иерархии возводились в культ. Борьба за бонусы и надбавки выливалась в ежесекундное наблюдение за действиями каждого сотрудника, все друг друга подсиживали и ненавидели. Долго Виталик там не продержался, а на мои вопросы только огрызался, напоминая, что мне не приходится вставать в семь утра и нескончаемый, нудный рабочий день терпеть крыс, которых хочется пришлепнуть. Я пытался объяснить ему, что я могу более или менее свободно распоряжаться своим рабочим временем, брать отпуск, когда хочу, и ни от кого не зависеть, только потому, что все это я организовал сам. Но в созданном мною предприятии такой широты маневра больше не имеет никто, и точно такая же система координат будет у любого предпринимателя. За все, что я могу себе позволить, я плачу высокую цену – я рискую. Ежедневно, ежеминутно. Когда беру кредиты, когда даю завуалированные взятки, когда просчитываю и мониторю потребительские вкусы. Я рискую, поэтому я имею право себя вознаграждать. Если я хочу поощрить кого-то еще, то такое решение опять же я принимаю сам. Виталик понимал, но не смирялся.

Найти денежных спонсоров Виталику все же удалось, но и там оказалось не все так просто. Нувориши, внезапно и сказочно разбогатевшие в начале нового века, массово рванули в политику, и приобретение собственных СМИ для них стало не только необходимым инструментом продвижения, но и особым шиком. Каждый считал, что настоящий пацан должен владеть не только заводами и пароходами, но и газетами. Эти ребята легко скупали акции местных телеканалов, открывали собственные радиочастоты и учреждали газеты. Но оставались в политике не все: одни просто теряли к ней интерес, не получив желаемых дивидендов, другие доверху упаковывались купюрами и по-быстрому отваливали за рубеж, чтобы оградить себя от перспективы попасть в иные, не столько отдаленные и благоустроенные места. Третьи как раз там и оседали, и уже не до газет им становилось. Кто-то закреплялся в политике, но их было не так много, и они очень серьезно ограничивали круг посвященных и приближенных лиц. Виталик попал сначала к одним, потом к другим и уже практически отчаялся, но тут одна финансово-промышленная компания приобрела франшизу популярного федерального еженедельника, куда моего Виталика пригласили на руководящую работу. В принципе, это место было как раз для него. Виталик не писал сам, но зато хорошо ориентировался на медиарынке и знал, чем привлечь публику.

Когда умер наш дед, я добровольно отказался от дележа той части наследства, которая была выделена нам с Виталиком, а именно от квартиры, которую предстояло продать, а деньги поделить между нами с братом. У Виталика уже имелась семья, жилье дорожало с каждым днем, ему надо было вить гнездо, и я уступил сам, без просьб с чьей-то стороны. Просто по-братски. Я думал, младшенький обрадуется, но он почему-то продемонстрировал иную реакцию.

– Я так и думал, что с бизнесом тебе помог дед, – сказал он на поминках так тихо, чтобы никто не слышал, – иначе бы ты не отказался от квартиры, правда, братишка?

– Отказался бы, – не согласился я, – я старше и уже успел что-то заработать, а ты пока еще нет. Тебе нужнее.

– Только не надо строить из себя мецената, – огрызнулся Виталик, – ты просто испытываешь чувство вины, что тогда дед тебе помог втайне от всех нас, и теперь ты в шоколаде, а я, как ты сам заметил, еще нет. Тебе просто стыдно еще и на эту хату руку наложить.

В тот день, вовсе не предназначенный для ссор и споров, мы не поругались, но появилась некая трещина в наших отношениях. Получалось, что я и правда пытаюсь выглядеть благодетелем, а Виталик чувствует себя при этом оскорбленным. Мне этого не хотелось, я дорожил отношениями с ним, но трещина все же залегла, он перестал первым звонить мне, на свои дни рождения всегда оказывался где-то в отъезде. Мы по-прежнему встречались у родителей и у меня в ресторанах на праздники, я был на крестинах его сына Артема, но прежняя близость стала улетучиваться.