Алексей Меркушин - Игры двуликих

По шумящей волнами набережной идет мужчина, прикладывая белоснежный платок ко лбу. На вид около сорока, подтянутый, он заметно выделяется среди разноцветной толпы гуляющих – строгий серый костюм-тройка; идеально чищеные туфли на высоким каблуке; серый же, но чуть светлее – под цвет костюма галстук, с немного легкомысленным, «цветочным» узором… и крошечный розовый бутон в левом нагрудном кармане – яркое пятно, отвлекающее от лица.

Солнце высоко в небе, шумно резвятся дети под стогим приглядом старших… мужчина бросал короткие, настороженные взгляды из-под полей старомодной шляпы и оценивал… когда его интерес замечали, быстро улыбался и проходил дальше, снова останавливался… В конце одной из аллей он выбрал спрятанную в густом кустарнике лавку и осторожно присел, заранее подстелив под брюки платок.

– Дядя похож на гангстера! – детский голос заставил мужчину обернуться: толстенький пацан лет десяти, с мамой и большим мороженым, глазел на него с дорожки – Я в такую игру играл!

– Миша, нельзя так говорить! Вдруг дядя обидится?

– Все в порядке – человек улыбнулся: получилось слегка натянуто, но в меру искренне… по крайней мере, ему так хотелось.

– Идем: папа, наверное, билеты на колесо взял.

Женщина уволокла чадо к аттракционам: мужчина поморщился, но остался сидеть.

– Здравствуйте, Виталий Петрович – рядом плюхнулся молодой парень, в майке «Love me,baby!» и шортах – Давно ждете?

– Нет.

– Хорошо, боялся опоздать… – собеседник вытащил пачку «Кэмела», закурил – У меня начальство, сами знаете…

– Мне все равно. Давай.

– Сразу и по делу… – парень огляделся и протянул мужчине пластиковую карту – Пин-код на обороте. Сумма полностью, никаких частей: как договаривались.

Молча убрав прямоугольник, «гангстер» дал парню сложенный пополам листок А4.

– Время, место, имена. Фотографии в указанном месте.

– Ага…

– Всего доброго.

Мужчина встал, вытер платком без того играющие на солнце туфли и пошел в сторону выхода из парка.

– Старый козел! – парень, выкинув окурок, тоже поднялся.

На солнце набежало легкое, почти прозрачное облачко – стало чуть прохладнее, громче зашуршали нападающие на бетонный пандус волны. Кричала девчонка – продавщица: «Газировка! Газировка!»: когда покупали, улыбалась счастливо, будто продать газировку – самая большая радость ее недлинной жизни…

Никто не заметил, как упал мужчина в идеальном костюме: обратили внимание, когда старомодная шляпа, играя с ветром, унеслась в реку. Заохали, подбежали, перевернули… отшатнулись – человек, несомненно, мертв: синее скорченное лицо; не дышит; неестественно подвернутая рука, будто он сам – то ли судорога, то ли еще какая прихоть костлявой – решил ее сломать… Вызвали «Скорую» – толстая докторша пожала плечами, кинула в пустоту «грузим!» и уселась обратно в карету – кто ж захочет возиться с трупом в такую погоду?

Мужчину упаковали в непрозрачный пакет и сунули ногами вперед.

«Скорая» уехала: через полчаса о происшествии забыли.

Июнь, 1997 год.

– Саня, Рощин, левый фланг! Копытов, Некрасов – правый! Беречь патроны!

Лейтенант отдавал приказы четко, намеренно громко – и только его голос вырывал из мутного, бессильного ступора, разом упавшего на бойцов-первогодок. Мощно рокотал пулемет сержанта Громыко: стрелянные гильзы со звоном падали на бетонный пол и латунно блестели в лучах послеобеденного солнца. В воздухе кружила выбитая пулями известь, сыпалась бойцам на головы и, смешиваясь с едким потом, текла по лицам грязными струйками.

Внезапно затих стонущий Ромка Тарасов – первый, кто заметил врагов и открыл огонь, не дав ворваться в здание. Случись такое – и маленькая группа лейтенанта Громова обречена. Тарасов уложил двоих, но не успел скрыться – осколки "РГД" посекли тело, рисуя на ткани новенькой формы бурые потеки…

Разведка доложила – боевиков нет, территория безопасна настолько, насколько это возможно в объятом войной регионе. Село "Знамено" – десяток дворов, три заброшенных стройки; население – старики, женщины, дети. Командование решило отправить новичков, едва устроившихся в казарме.

Разведка, как это часто бывает, ошиблась…

– Звонарев! Уснул? – Громов несильно пнул солдата по ноге – В бой!

Санька широко открытыми серыми глазами наблюдал, как сержант Петров закрыл ладонью глаза Тарасова; как гудящие пули щербят на стенах причудливые рисунки; как танцуют столбы пыли в косых лучах солнца, беля погоны матерящегося Громыко…

Предупреждали, что будет страшно, но Звонарев не верил – смеялся в лицо пугливым однослуживцам, заявляя: "Посмотрим, кто кого!"… Посмотрел – не просто страшно, а СТРАШНО – до онемения рук, до паралича, до пронизывающего холода в мокром от пота теле.

Тряхнув головой, Санька вытащил из подсумка рожок, вставил в автомат… Бывший чемпион района по боксу, признанный силач двора, Звонарев в эту минуту клял себя за трусость; за позорные мысли и мокрые ладони, скользящие по цевью, будто оно живое и норовит выпрыгнуть… Выставив ствол в окно, парень короткими очередями простреливал округу, находя укрытия противника… Через минуту он забыл о страхе, превратившись в машину, которую недолго, но все же учили воевать.

Звонарев не мог видеть, как наблюдавший за ним лейтенант довольно качнул головой – не видел он чемпиона района, признанного силача, да и не было ему до этой мишуры дела – командир видел девятнадцатилетнего мальчишку, распластанного на полу бетонной стройки, у черта на рогах, нашедшего мужество поднять автомат.

* * *

Звонок будильника стер лица и события давнего боя – Звонарев открыл глаза и недовольно поморщился. Потолок в желтых разводах; за окном воет собака; за картонной стеной кто-то ругается – новое жилье «радовало» с первых минут знакомства. Хозяйка – полная татарка Динара, клялась, что квартира тихая, беспокойства не будет… Соврала. Кто бы сомневался.

Мебели почти нет – не стал забирать после развода: наверное, теплилась мыслишка, что не все потеряно. Света тогда высказалась категорично: «Или я, или гадская служба!» – не говоря ни слова, капитан юстиции Звонарев, ненавидящий скандалы, оделся и вышел за дверь. Теперь жалел, что не принял ее слова всерьез… Вернувшись через пару часов, с букетом роз и коробкой любимых женой «Рафаэлло», нашел два упакованных чемодана и записку: «Не ищи, все кончено». Через две недели на адрес матери пришла повестка – Света подала на развод.

Не желая теснить мать, Звонарев оказался в съемной «однушке» – из мебели диван, два продавленных кресла и стол с крутящимся стулом – с пьяницами-соседями и воющей с завидным постоянством собакой. Один плюс – до работы, стоившей жены и двухмесячного курса лечения после огнестрела, всего два квартала, пять минут спокойной ходьбы.