Мария Воронова - Угол атаки

Иван точно знал, что хочет быть с красивой, веселой и энергичной Таней, а жениться на унылой Лизе совершенно не хочет. Абсолютно не желает, пусть бы у нее даже было десять таких отцов, как Станислав Петрович. Он будет жить честно и по любви, достойно, без всяких компромиссов. Не предаст свое сердце ради карьеры.

И в то же время Иван с ужасом понимал, что его тянет сделать именно то, чего не хочется. Выбрать трудный путь, что ли, смело шагнуть навстречу испытаниям, Иван и сам не понимал, откуда берутся эти мысли.

В октябре мама заболела и слегла. Ивану до самого конца не открыли истинного положения, наверное, боялись, что он сорвется, бросит учебу или запьет. «Все хорошо, хорошо, иду на поправку», – говорила мама по телефону, но когда он приехал на зимние каникулы, то едва успел проститься.

После похорон он был как в тумане, целыми днями сидел в комнате родителей, пытаясь понять, что теперь это комната отца и мама никогда сюда не вернется.

Однажды пришла Лиза, принесла какую-то еду. Иван, сидя в темноте на полу возле опустевшей маминой постели, слышал, как они с отцом шушукаются в коридоре, потом папа сказал: «Лиза, дочка, хоть ты поговори с ним, а то парень совсем расклеился».

Иван хотел закричать, что не надо с ним ни о чем разговаривать, но Лиза осторожно вошла и молча уселась рядом с ним. Побыла минут десять, поднялась и ушла, так и не сказав ни слова.

Потом они с отцом ели Лизины котлеты, и папа сказал, что Лиза ухаживала за мамой, как родная дочь, он даже не ожидал от девушки такого внимания и милосердия.

Вернувшись в училище, Иван немного отошел. Когда день расписан по минутам, печаль не утихает, но перестает терзать сердце. И чувство вины, крепко сдавившее его после похорон, здесь немного отпустило. Ведь мама не говорила о болезни и не звала приехать именно потому, что хотела гордиться сыном-летчиком, значит, ему надо усердно заниматься, чтобы оправдать мамины ожидания. Вот и все. Что толку сидеть и страдать, от этого точно ничего не изменится. О Тане он старался не думать. Таня – радость, веселье, а ему пока этого нельзя.

В марте он получил от отца длинное письмо, в котором тот сообщал, что Станислав Петрович с женой погибли в автокатастрофе. Встречный грузовик потерял управление, а шофер служебной машины не сумел отвернуть. Иван как-то не воспринял смерть близких друзей семьи, но когда пытался представить, каково теперь Лизе, ему делалось почти физически нехорошо. Он сам чуть с ума не сошел после смерти мамы, а она потеряла сразу обоих родителей и к тому же девушка.

В первую же увольнительную Иван отправился на переговорный пункт. Ноги не несли, он не знал, что скажет, и вообще нужен ли ей его звонок, и находил кучу доводов, чтоб его не делать, но все же за шкирку втащил себя в телефонную будку, надеясь, что девушки не окажется дома. Но Лиза взяла трубку после первого гудка, ровным голосом поблагодарила его за внимание, сказала, что держится и беспокоиться о ней не нужно. «Ну и слава богу», – подумал Иван, буркнул какую-то глупость, разъединился, с чувством выполненного долга нашарил в кармане новую пятнадцатикопеечную монетку и набрал Танькин номер.

Иван знал, что отец помогает осиротевшей девушке, а сам он, в свою очередь, ничего ей не обещал, и знаменитая фраза из «Маленького принца» к нему неприменима. Да, он в долгу у нее, что ухаживала за его мамой, и обязательно поможет ей, когда понадобится, но и все. Он не виноват, что Лиза влюбилась в него, ведь он никак ее не завлекал, наоборот, старался не смотреть в ее сторону! Да и вообще это дело прошлое, потеря матери и отца наверняка убила в ней все детские чувства. И перед ее покойными родителями у него тоже нет никаких обязательств, он никогда даже не намекал Станиславу Петровичу, что хотел бы жениться на его дочери, а если отцы между собой договаривались об этом браке, то он тут ни при чем. Совесть его чиста как снег. Рассудком он это понимал, а сердцем чувствовал себя примерно так, будто изнасиловал Лизу, обрюхатил и бросил.

Говорят, что любимый человек – это тот, с кем ты хочешь состариться. Естественно, Иван хотел состариться с бодрой и энергичной Танькой, а не сидеть возле Лизы, размышляя о бренности бытия и силе искусства. Это было ясно как день.

Приехав домой на каникулы, Иван твердо решил сделать Тане предложение, но в первую встречу промолчал, сам не зная почему. Промолчал и на следующий день, а на третьем свидании Таня со смехом призналась, что ее зовет замуж один серьезный человек. Дважды она уже отказывала, но он очень настойчив. Возможно, это была провокация, возможно, нет, просто Иван вдруг с ужасающей ясностью понял, что это неважно. Он как первый раз, будто во вспышке белого холодного света увидел Танькину комнату, обои в цветочек, трещину штукатурки на потолке, похожую на реку Нил, книжную полку со статуэтками и флакончиками духов, расставленными в строгом, известном одной лишь Тане порядке, и понял, что это чужое. И женщина, лежащая рядом с ним в кровати, тоже чужая, не плохая, не хорошая, а просто не его. Тогда он сказал «зовут – выходи», оделся и ушел.

Дойдя до метро, он из автомата позвонил Лизе, просто чтобы выразить свое почтение. Давно надо было это сделать, но Иван все откладывал. Незнакомый женский голос сказал ему, что Лиза здесь больше не живет, и понеслись короткие гудки.

«Неужели вышла замуж?» – подумал Иван с облегчением, но вечером отец рассказал, что после смерти родителей дела Лизы совсем расстроились. Незадолго до аварии Станислав Петрович закрутил какую-то мутную аферу, чтобы выбить для Лизы отдельную квартиру, в результате она оказалась прописана в общежитии своего мединститута, и, видимо, Горяинов на своем посту нажил больше врагов, чем друзей, потому что сироту грабили хоть и строго по закону, но с каким-то остервенением. Дача – служебная, квартира – тоже, а вы, девушка, где прописаны? В общежитии? Вот и следуйте туда. Хорошо хоть койку выделили, а то пришлось бы Лизе в машине ночевать, единственном наследстве родителей. Отец пытался защитить девушку, подключил все свои связи, но безуспешно.

Узнав об этом, Иван растерялся. Да, он ни в чем не виноват и ничего не должен, но сколько ни уговаривал себя, а в душе поселилось какое-то вязкое томительное чувство. Последний раз он испытывал подобное в шестом классе, когда отец водил его в музей Вооруженных сил. Тогда Иван увидел стенд с двумя фотографиями: на одной было изображено несколько мужчин, они стояли кругом и, казалось, дружески беседовали. Вокруг них простиралось пшеничное поле, солнце светило с ясного неба, колосья чуть пригибались, значит, дул небольшой ветерок. От снимка веяло миром и покоем, но, приглядевшись, можно было заметить, что мужчины одеты в немецкую форму, и только один – в брезентовый комбинезон. На втором снимке этот человек был один, крупным планом. Он стоял, глядя куда-то вдаль серьезно, но спокойно. Ветерок трепал его волосы, светлые, как пшеница, и по фотографии никак нельзя было понять, что она запечатлела последние минуты жизни этого человека и человек об этом знал. На стенде было написано, что это фотографии политрука, расстрелянного немцами в августе сорок первого. Имя его осталось неизвестным.