Мария Воронова - Угол атаки

Он прислонился к дереву и закрыл глаза, а Ирина провела ладонью по теплому шершавому стволу и вспомнила, как делала с отцом кораблики из кусочков такой сосновой коры. И все же ей не стало грустно, потому что проходит не только хорошее, но и плохое. Карьер стал полянкой, вожделенная куча земли разошлась по участкам, впиталась в почву и взошла ландышами, подснежниками и черникой.

Прямо перед ее глазами застыла капля смолы, так дерево залечивает свои раны.

Кирилл вдруг рывком притянул ее к себе.

Ирина обняла его, прижалась губами к сухим горячим губам и успела еще подумать, что если кто-то подойдет, то они ничего не услышат, но очень быстро это стало совершенно все равно.

18 марта

Ян Колдунов вошел в здание аэровокзала. Форма была выглажена без единой морщинки, как это умеет только мама, в дипломате бутылка умопомрачительно дорогого и дефицитного армянского коньяка соседствовала с маминым ванильным печеньем, а голова Яна Александровича была снаружи прекрасна, а внутри полна надежд и планов на будущее. Поймав свое отражение в стеклянной двери, Колдунов приосанился и улыбнулся от радости, как он хорош и впереди его ждет тоже только хорошее.

Он летел в Москву представляться генералу, старому, но не очень близкому товарищу отца. В этом году Ян заканчивал академию. Годы учебы он посвятил именно учебе, а не пьянкам и прочим интересным приключениям, как все нормальные люди, поэтому кафедра хирургии с удовольствием готова была его оставить у себя, но для этого требовалось окончить с золотой медалью, что, в свою очередь, было возможно только при наличии высокого покровителя. Много ребят поумнее Яна, до шестого курса не имевшие ни одного «хорошо» в зачетке, вдруг получали трояк на госэкзамене и благополучно отправлялись пасти белых медведей куда-нибудь на Новую Землю, а были и такие, что учились как все, ни шатко ни валко, а перед выпуском вдруг пересдавали какую-нибудь химию за первый курс и половину других предметов и внезапно выходили в медалисты. Поэтому Ян не удивился, когда завкафедрой прямо сказал ему, что коллектив примет его с радостью, но только если найдется кому замолвить за него словечко.

Папа по такому случаю спрятал гордость в карман и связался с однокашником, занимавшим теперь видный пост в Министерстве обороны. Тот выслушал благосклонно, но сказал, что должен знать, за кого просит, вот Ян и ехал с визитом, снаряженный самым лучшим коньяком, который только способна породить щедрая армянская земля. Папа предупредил, что Гришка, то есть, пардон, Григорий Семенович, мировой мужик и ни за что не откажет, а великосветская церемония затеяна лишь для того, чтобы посмотреть, что выросло из вредного голосистого младенца, в свое время обмочившего будущего генерала.

Предстоящая встреча приятно будоражила, но не страшила, в самом деле, не может же не понравиться такой великолепный парень, и сам по себе красивый, да еще и только что из маминых заботливых рук! Просто чудо, а не мужчина! Ян снова поймал свое отражение на стекле, чтобы окончательно в этом убедиться.

Колдунов зашел в туалет, причесался, еще раз проверил, что форма сидит отлично и все в ней строго по уставу, и вернулся в зал ожидания. Из буфета заманчиво пахло настоящим кофе и булочками, но не хотелось портить впечатление от маминого завтрака, и Ян, миновав ряд высоких одноногих столиков, прошел к панорамному окну, за которым было видно летное поле и где уже прижался носом к стеклу парнишка лет двенадцати. Ян встал рядом, слегка стыдясь своего детского любопытства, но что поделать, если он раньше никогда не летал самолетом… На поездах без конца катался, а по воздуху до сегодняшнего дня не довелось. Он бы и сейчас поехал железной дорогой, но родители пожалели. Слишком уж напряженный график. Ночь с пятницы на субботу в поезде из Ленинграда в Таллин, с субботы на воскресенье – из Таллина в Москву, а с воскресенья на понедельник – из Москвы обратно в Ленинград. «Пусть ребенок хоть одну ночку у родителей поспит», – сказала мама. Главное, что после ночи в поезде трудно сохранить хрустяще-крахмальный вид, как ни наводи накануне красоту, а заступаться за помятых и пожеванных парней не хочется даже самому снисходительному генералу. Вот папа и взял любимому сыну билет на самолет.

Летное поле походило на огромный асфальтовый стадион с непонятной разметкой. Самолет виднелся далеко, так что надпись «Аэрофлот» на борту расплывалась. Зато под самыми окнами стояли вертолеты с лопастями, уныло поникшими, как увядающие лепестки. По полю ехал львовский автобус цвета яичного желтка и сновали грузовички необычного вида. Особенно впечатлил Яна маленький трактор, тянущий вереницу тележек с сумками и чемоданами. Сам он летел без багажа, и это давало чувство легкости и свободы.

Тут в громкоговорителе раздался сигнал, женский голос очень любезным тоном произнес что-то на неизвестном языке, повторил на другом неизвестном, и Ян понял, что пора ему идти на регистрацию.

У стойки уже выстроилась очередь с паспортами и билетами наготове. Перед Яном оказалась настоящая монашка, и он никак не мог заставить себя не разглядывать ее. Конечно, он знал, что есть на свете верующие, церкви и служители культа, но все это существовало где-то за пределами его мира, и встретить в аэропорту монашку, собирающуюся лететь в самолете, как простая смертная, было очень странно. Ян ощущал себя примерно так же, как было с ним в глубоком детстве при виде Деда Мороза. Вроде бы ты и знаешь, что это твой настоящий дедушка, но в то же время и чувствуешь, что не все так просто и явно не обошлось без настоящего волшебства. Монашка была щупленькой остроносой женщиной, рыженькой, судя по одинокому локону, выбившемуся из-под тяжелой черной косынки, плотно охватывающей лицо. Ян вспомнил, что церковная одежда, кажется, называется облачением. А вот сумка у монахини оказалась самая прозаическая, синий параллелепипед из кожзама с белой оторочкой и белой же символикой Олимпиады-80 на боку, которая, впрочем, так стерлась от времени, что едва угадывалась. У него тоже была такая сумка, только коричневая и сохранилась гораздо лучше, потому что с формой носить ее было нельзя. «Ну да, я же в военную академию поступил, а не в монастырь», – подумал Ян и сам не понял, улыбнулся или поморщился. Впрочем, все неудобные мысли тотчас вылетели из головы при виде новых пассажиров. В очередь встали три женщины – старушка, дама средних лет и девушка, от красоты которой у Яна захватило дух. Такая она была глазастенькая, с носиком и ладной фигуркой, что Ян очень нескоро поглядел на ее спутниц. Он старался не пялиться ни на саму девушку, ни на старушку, совершенно очевидно, родную бабушку, и на среднюю, промежуточную женщину тоже старался не смотреть. Она была немножко другая, покрупнее и совсем некрасивая, и Ян сначала даже решил, что она не родственница, но женщина, поймав его взгляд, слегка улыбнулась, и фамильное сходство проявилось совершенно отчетливо. Девушка тоже бросила на него взгляд из-под длинных пушистых ресниц, и Ян приосанился, попытавшись изобразить равнодушного покорителя женских сердец, а сам помолился, чтобы девушка летела одна и в соседнем с ним кресле. Впрочем, он успеет подкатить и после посадки, главное, не потерять ее из виду. Отвезти в такси, куда ей надо, ну а если девушку встречают, то взять телефончик – дело трех минут.