Хелле Стангеруп - Эпитафия Красной Шапочке

Войдя в служебное помещение, она первым делом пошарила в морозильной камере. Кусочки льда обжигали пальцы холодом; рука не нащупывала ничего, кроме покрытых инеем стенок.

В туалете она тщательно осмотрела каждую упаковку мыла и даже высыпала из коробочки порошок пятновыводителя. Но и тут не было того, что она искала.

Она перешла в пассажирский салон. В стенке каждого кресла был карман с разного рода рекламными брошюрами и прейскурантом услуг. Вытащив содержимое, она внимательно рассмотрела каждую бумажку и пустые карманы. Так она понемногу добралась до последнего кресла, остановилась у выхода, обернулась и еще раз окинула взглядом весь салон.

Внезапно девушка насторожилась — ей почудился за спиной какой-то шорох; она резко оглянулась, но сзади никого не было. Самолет был пуст — не было никаких причин для беспокойства.

Все же еще несколько секунд испуг не покидал ее. Затаив дыхание, расширившимися от ужаса глазами она вглядывалась в салон; в конце концов убедившись, что она одна, девушка успокоилась. Бояться было решительно некого. Все эти шорохи — просто игра нервов.

Она опустилась на колени и поползла по проходу между рядами, заглядывая под каждое сиденье. Но и здесь ничего не было. Она уже было совсем отчаялась, но тут вдруг взгляд ее упал на ковровую дорожку, которой был застелен проход.

Дорожка лежала неровно — кое-где она сбилась, образуя бугры и изгибы. Девушка внимательно исследовала ее, снова опустилась на пол и стала шарить под дорожкой.

Широко растопыренными пальцами она ощупывала каждый сантиметр, медленно продвигаясь вдоль рядов по направлению к выходу из салона. Натертые грубой тканью колени саднили. Но оно непременно должно было быть здесь.

И вот, когда уже, казалось, все снова было впустую, она нашла. Рука нащупала засунутый под дорожку сверток.

Без сомнений, это было то, что она искала. Еще не достав пакет и не осмотрев содержимое, она уже знала это. Запрокинув голову, она громко и торжествующе рассмеялась.

Однако, раскрыв пакет и увидев, что в нем, она резко оборвала смех и на мгновение, казалось, оцепенела.

Это было просто невероятно! Ее рука перебирала купюры, толстую пачку стокроновых купюр. Деньги! Никогда в жизни она еще не видела столько денег сразу.

Она встряхнула пакет. Деньги, скользнув меж пальцев, упали на пол. Целая куча!

Банкноты были темно-бордовые, удивительно красивые; ей казалось, никогда еще она не видела более прекрасного, более замечательного цвета. Осторожно, самыми кончиками пальцев она погладила их, как гладят драгоценный шелк. Деньги были того же оттенка, что и ее платье и лак на ее ногтях. Все это, вместе взятое, как будто составляло некое единое целое, сверкающее и переливающееся в падающих из иллюминаторов косых лучах солнца подобно какому-то гигантскому рубину.

Наконец она взяла себя в руки, сгребла рассыпавшиеся купюры и принялась считать их, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Даже на то, что теперь она была в самолете не одна.

В каком — то полуобморочном состоянии она бормотала числа. Это было просто фантастично! Бумажки переходили из одной руки в другую, наполняя ее своим чудесным теплом.

Она так и не почувствовала шороха и крадущихся шагов позади себя. Не увидела она и занесенной над ее головой руки. Последнее, что она слышала, был ее собственный голос, бормочущий числа.

Последнее, что стояло в глазах, — замечательно красивый красный цвет лежащих перед ней банкнот.

Старшая стюардесса Гунилла Янсон умерла красивой смертью.

Анна Мортенсен и не пыталась скрыть, что не выспалась. Щуря покрасневшие глаза и поминутно зевая, она недовольно ворчала:

— Ну, где же эти пассажиры? Им уже давно пора быть на месте.

Ответа не последовало. Она нехотя, с трудом поднялась с кресла и заглянула в служебное помещение:

— Кари, ты что там, спишь?

— Ем булочку, — раздался в ответ высокий голос с норвежским акцентом. — Эти идиоты выдали нам полный комплект, сорок семь штук — на каких-то несчастных восемь пассажиров. В таких случаях мой папаша всегда говорит, что денежки летят коту под хвост. Стоит мне только забыть погасить где-нибудь в доме свет, как тут же начинается: "Коту под хвост, коту под хвост ". Интересно, что бы он сказал сейчас?

Высокая темноволосая девушка вышла из маленькой кухоньки. Стряхнув с форменной юбки крошки, она несколько нервным движением вскинула руку к волосам и поправила прическу. Подруга с интересом взглянула на нее и вдруг без всякой видимой связи спросила:

— Ты и правда не знаешь, куда подевалась Гунилла?

Кари выпрямилась и пристально поглядела в темно-синие глаза Анны. Какое-то мгновение она помолчала, потом отчетливо, с напускным спокойствием ответила:

— Ну разумеется, нет. Понятия не имею, где она. Да и откуда мне, собственно, знать?

Недоуменно пожав плечами, она продолжала:

— Что это ты на меня так смотришь?

— Ты как-то странно выглядишь сегодня. С той самой минуты, как мы вышли из отеля, ты все время как будто не в своей тарелке, нервная какая-то. А когда выяснилось, что Гунилла как сквозь землю провалилась, то я подумала, что ты, быть может…

— А я так просто счастлива, что ее нет. По крайней мере хоть домой полетим спокойно. И вовсе я никакая не нервная, просто жутко устала.

Анна кивнула и улыбнулась:

— Признаться, я тоже. Да, этим летом нам всем здорово досталось.

Анна вдруг резко оборвала разговор и пошла к выходу из самолета. Кари проводила ее встревоженным взглядом. Хотя они и были близкими подругами, девушка всегда чувствовала себя слегка неуверенно в присутствии датчанки — это было нечто среднее между каким-то комплексом неполноценности и необъяснимым преклонением перед Анной.

Странно, по сравнению с ней Анна не отличалась особой красотой — слишком полная, блеклые светлые волосы постоянно в беспорядке. И тем не менее, стоило ей только улыбнуться и показать свои великолепные зубы, как сразу же все обращали на нее внимание. Кари всегда восхищалась ее независимой и уверенной манерой держаться. Но сегодня подруга вызывала у нее лишь глухое раздражение и досаду. Позволить Анне так легко раскусить себя! Кари не удалось скрыть от проницательного взгляда Анны, что она нервничает, и теперь она ненавидела за это и себя и ее. Она выхватила косметичку и начала пудриться, хотя в этом и не было никакой необходимости. В зеркальце она увидела, что сегодня ее глаза кажутся еще меньше, чем обычно, а зрачки превратились в какие-то узенькие щелочки на ярком серо-зеленом фоне.

Она со злостью захлопнула пудреницу и убрала свои вещи с последнего ряда кресел, так как по доносившемуся снаружи голосу Анны поняла, что пассажиры уже собрались возле трапа.