Людмила Горелик - Потерянная рукопись Глинки

Неизвестно, к чему привела бы эта веселая жизнь, но продолжалась она недолго. На шумные молодежные тусовки в подвальном этаже пожаловались жильцы, бомбоубежище закрыли на большой замок, с подростками стала работать милиция. О подвигах скромных ранее учениц было доложено в их школы (напомним, девочки учились в разных). Лелю вызвал директор, формой общения с нарушающей дисциплину круглой отличницей и призером математических олимпиад он избрал «разговор по душам». В общем, репрессий не последовало почти никаких, однако Леля Шварц стала серьезнее, не курила более на людях и танцевала на школьных вечерах только приличные советские танцы – вальс, кадриль… Еще падеспань был тогда популярен. Про этот танец и песенка ходила:

А вскоре танцевать ей вовсе некогда стало: с одной стороны, требовалось усилить подготовку для поступления в вуз, а с другой – именно в это время она влюбилась в мальчика из другой (третьей) школы, спортсмена и комсомольца, ей стало вообще не до тусовок.

У Нины сложилось хуже. Директриса школы ее тоже вызвала, долго ругала и стыдила, Нина надерзила в ответ, и в результате была вынуждена уйти из школы после девятого класса. Учиться она дальше не стала, а поступила работать на тот же льнокомбинат, в пошивочный цех.

Только через много лет, когда у Нины подросла дочка, бывшие подруги стали вновь тесно общаться. Единственная дочка Нины Юля захотела поступать на иняз, и Леля, будучи преподавательницей английского, по просьбе бывшей подруги взялась готовить девочку к поступлению. Они жили в одном доме, это было удобно.

Так получилось, что Леля, не имеющая собственных детей (а Юрка тогда еще жил в Десногорске, с родителями), сдружилась с Нинкиной дочкой Юлей, а потом и внучкой Дашей. Общалась и с Ниной, но два года назад та умерла. И после смерти Нины Шварц пришлось плотно Дашку опекать.

Дело в том, что Юля в последние годы работала на Сахалине – преподавала в Южно-Сахалинском университете – и приезжала в Смоленск только на лето. С мужем она вскоре после рождения дочери развелась, там была какая-то романтическая, но не очень красивая история. Дашин папа давно уже жил в Латинской Америке, у него была другая семья. После отъезда матери Даша осталась в Смоленске с бабушкой. Работа на Сахалине давала Юле хорошую зарплату, а в будущем предполагалась значительная надбавка к пенсии. Для получения надбавки оставалось доработать еще два года, Юля твердо решила ее получить и не стала возвращаться в Смоленск, даже когда мать умерла. Дочери к этому времени уже исполнилось семнадцать, пусть поживет два года одна, а там Юля вернется… там видно будет. Она попросила присматривать за девочкой давнюю приятельницу их семьи Елену Шварц, тетю Лелю, как она ее называла, и вернулась на Сахалин. Вот почему Елена Семеновна звонила Даше регулярно, почти каждый день, и заходила к ней не реже раза в неделю.

В тот сентябрьский день 2019 года Леля собиралась позвонить своей подопечной вечером, однако получилось иначе. Ее разбудил звонок домашнего телефона. Время близилось к обеду, однако Леля, увлекшись замечательным детективом, до утра читала. Заснула, когда уже начало светать, и теперь еще не встала. Звонила Альбина Петровна, соседка с другого конца Пентагона. Она проживала как раз в Дашином подъезде.

– Елена Семеновна, извините, но я решила, что вам необходимо сообщить. Звоню из своей квартиры, а в Дашиной полиция сейчас и «скорая». Ее нашли без сознания сегодня утром. Извините еще раз, что беспокою.

Елена Семеновна соображала быстро. Через двенадцать минут она уже входила в Дашин подъезд.

Младшая сестра Михаила Пелагея, чью свадьбу с такими счастливыми ожиданиями праздновали в Новоспасском в 1826 году, умерла через два года. Глинки не обладали хорошим здоровьем: из тринадцати братьев и сестер Михаила пережили родителей лишь четверо. За Михаила тоже постоянно боялись: он с младенчества был золотушным, болезненным, лечился всю жизнь и привык к постоянным недомоганиям. Вернувшись после свадьбы сестры в Петербург, он, как и планировал, стал заниматься музыкальной композицией, брал уроки, по своему обыкновению, у самых лучших и дорогих учителей. Одновременно Глинка изучал итальянский язык, блистал в салонах, заводил новые знакомства – сколь приятные, столь и полезные.

Он подружился с Нестором Кукольником, у которого собиралась по ночам петербургская «золотая молодежь», имеющая отношение к искусству. Его музыкальные дарования открыли ему вход и в другие салоны Петербурга. Глинка был хорошо знаком с Жуковским, Вяземским, Пушкиным. Здоровье его между тем ухудшалось. При его болезненности разгульная ночная жизнь, какой требовало петербургское окружение (а это был музыкальный и литературный цвет богемного Петербурга), здоровья не прибавляла.

Когда физические страдания стали непереносимыми, было решено уехать из сырого и сумрачного города в Италию. Глинка рассчитывал получить за границей не только лечение, но и заняться изучением европейской музыки. Заботливый отец нашел ему компаньона, заказал специальный возок – чтоб удобно было ехать, – и путешествие началось.

В Италии и Германии Глинка прожил почти четыре года. Здоровье поправить почти не удалось, а вот в музыке он освоил очень многое. Для развития и совершенствования мастерства поездка оказалась чрезвычайно полезной. Его композиторский дар складывался именно здесь, и более всего в Берлине. Он занимался там с великим учителем, многое открывшим ему в искусстве композиции.

Глинка остался бы в Берлине и дольше, тем более что всерьез увлекся семнадцатилетней музыкантшей по имени Мари. У нее было тонкое нежное лицо с большими черными глазами, она казалась ему необыкновенно одухотворенной. Кроме игры на фортепьяно, Мари пела, играла на скрипке. Отъезд стал неожиданностью для него самого: в Новоспасском скоропостижно умер едва перешедший пятидесятилетний рубеж отец.

На главе семейства, Иване Николаевиче Глинке, держалось многое – и прежде всего благосостояние семьи. Теперь Михаилу приходилось принимать управление имением, вникать в финансовые и хозяйственные заботы. Нельзя сказать, что он был к этому совершенно не способен, но он все это очень не любил. Поэтому львиную долю забот взяла на себя мать, освободив от них талантливого сына.

Уладив основные дела в Новоспасском, он съездил в Москву, чтобы встретиться с друзьями и рассказать в музыкальных салонах о своих новых достижениях. Салоны играли примерно такую роль, какую теперь выполняет интернет – Глинке необходимо было напомнить о себе на родине. Его появление имело успех: он действительно поразил друзей своими новыми талантами и умениями. А потом заспешил в Германию, чтобы продолжить занятия по композиции с одним из лучших профессионалов Европы. Была и еще одна причина, зовущая в Берлин: там его ждала Мари. Эта девушка брала уроки у тех же учителей, что и Глинка. Они подружились, общая любовь к музыке сбли-зила их.