Алиса Дерикер - Ядовитый апельсин

Дальше послышалось невнятное лепетание, видимо, кто-то пытался оправдываться.

– Значит, надо сделать!!! Слышите? Надо!!! Всё, слушать больше ничего не хочу, идите и делайте!!!

Игорь благоразумно отодвинулся от двери, и мимо него тут же пролетело белое облако халата. Он выждал несколько секунд и постучал.

Заведующая была пунцовой, как варёный рак. Губы вытянуты в тонкую ниточку, глаза за немодными очками цепкие, зоркие и лихорадочно-блестящие. Игорь представился, заведующая улыбнулась, но вышло криво и нервно. Теперь она показалась ему немного похожей на Нонну Мордюкову.

– Знаете, я с огромным удовольствием ходила на спектакли Людмилы Антоновны, – сказала она как-то странно, не то заискивая, не то от неловкости.

Игорь для приличия покивал, но лицу у него было таким скучным, что заведующая быстро перешла к делу.

– Я так понимаю, вы хотели поговорить о вашей маме?

– Так точно.

Повисла пауза. Игорь не хотел начинать разговор первым: заведующая явно нервничала. Их всегда учили: «не спешите – сами все расскажут, сами всех сдадут».

– О чем именно вы хотели меня спросить? Состояние у неё, насколько я знаю, удовлетворительное. Я не лечащий врач вашей мамы, но её историю болезни смотрела. Могу вас заверить, её здоровью ничего не угрожает, если, конечно, она будет придерживаться диеты.

Игорь всё ещё молчал, и приободрившаяся заведующая продолжала.

– Сейчас и в ближайшие полгода стоит исключить жирное и жареное, копченое, солёное, алкоголь, маринады и, конечно, кислое. Поэтому, пожалуйста, я вас прошу – никаких апельсинов! – уже умоляющим голосом добавила она. – И вообще, не надо ничего приносить. У нас в больнице отлично кормят. Кроме того, тут лечебное питание, а то, что приносят посетители, по правилам, должно подписываться и храниться в холодильнике. Но мы же не можем проверять всю еду. Помилуйте, тут не СИЗО, в конце концов!

– Так причиной смерти той женщины стал апельсин? – Игорь пока не мог отчетливо понять, что ему так не нравится во всей этой истории, но чувствовал, что что-то не так.

Заведующая снова сжала губы.

– Причиной смерти стало желудочное кровотечение. Больше я вам ничего не скажу. Не имею права. А с вашей мамой всё в порядке, хотя её эрозивный гастрит перерос в язвенный. И если она и дальше будет так питаться, нам придётся настаивать на операции. А операции на кишечнике – ой, какие коварные, скажу я вам.

– Да у неё был юбилей на прошлой неделе, – зачем-то сказал Игорь.

– Вот! Юбилей. Алкоголь, жареное, соленое, копченое, жирное и всё это сразу. Ну, вот понимаете, язвенный колит – это же не хухры-мухры. Нет-нет, с ней всё будет хорошо, но диета – это важно. Понимаете, о чем я вам говорю?

– Понимаю, – кивнул Игорь, хотя понимал очень мало. Он вышел из кабинета без пяти одиннадцать, совершенно не прояснив для себя ничего, и, сдвинув брови, пошел в палату.

Около палаты на стуле сидела медсестра. Она недовольно окинула Игоря взглядом, но ничего не спросила.

Тоже мне, дежурного посадили, фыркнул Игорь про себя. На душе у него было тяжелое предчувствие. Он хорошо помнил, как в детстве папа, пока был ещё жив, чистил для мамы апельсины красивыми дольками. Он аккуратно разрезал кожуру и выворачивал её так, что апельсин становился похожим на цветок лилии. Апельсины настойчиво лезли в голову, Игорь не мог просто взять и отмахнуться от этого образа.

Мама сегодня выглядела гораздо лучше: щеки её порозовели, и глаза уже не казались такими запавшими. Она сразу начала с новостей: представляешь, сегодня рано утром ещё люди приходили. Несколько. Всё в форме, Нинины вещи забрали. Аккуратно упаковали по пакетам и всё увезли: и чашку её, и мыло, и даже ложку.

Игорь обернулся на постель жертвы (теперь он понял, наконец, чем пахнет дело): на железной кровати с сеткой лежал только голый матрац, не было уже ни подушки, ни тапочек, ни цветастого халата.

– И ещё Константин Юрьевич приходил, вот, букетик хризантем принес – так мило. Правда, апельсины все забрал, и конфеты тоже забрал, сказал, на экспертизу. Жалко, я как раз собиралась один съесть, – тут мама понизила голос, – а потом прибежала главная сестра, и строго настрого запретила принимать любую еду от кого бы то ни было, представляешь? А я её спрашиваю: «что даже от сына»? И она мне говорит: «даже от сына». Ну, как тебе это нравится? Игорек, милый, ты там узнай, что да как, мы тут с девочками уже такие догадки строим. Уж не отравили ли Нину?

Игорь нахмурился.

– Ей тоже приносили апельсины?

– Да нет, апельсины – все мои. У Нины язва, с язвой-то нельзя. А мне несут, знают же, как я их люблю.

А у тебя – не язва, желчно подумал Игорь, но вслух сказал другое.

– Так раз нельзя, зачем же она ела?

– Игорек, – жалостливо посмотрела мать, – ну, если сильно хочется, один-то можно?

Один можно, с сарказмом подумал Игорь.

– Мам, скажи мне, пожалуйста, я правильно сейчас понял, что апельсины в палате были только у тебя, и ты угостила одним Нину?

– Ну, почему только Нину? – возмутилась мама, – я всех угощала! Вон Софья Владимировна, – мама кивнула на старуху в дальнем углу, – отказалась, и Зоя отказалась, а мы с Олесей, – она кивнула на ближнюю к ней женщину, – ели.

Игорь молчал. У него просто пропал дар речи.

– Ели, – с вызовом продолжила мать, – и ничего! Мне, правда, не понравился, я после ковида, знаешь, запахи до сих пор почти не чувствую. Как бумага был. Такой невкусный!

– А у меня кислый, – отозвалась Олеся.

– Мама…

– А что мама? Ну, и что, что эрозивный колит, я же один всего! И тот не доела, между прочим.

– Язвенный, мама. Язвенный колит.

– Ну, и что. Какая разница… Я же один!

Игорь только вздохнул. Вздохнул, закрыл глаза, и начал про себя считать, чтобы успокоиться.

– А знаете, – подала голос некрасивая женщина, которую мама звала Олесей, – у нас в палате вот двое после «короны». Я-то сама не болела, у меня прививка. А у Нины тоже обоняние не восстановилось до конца, я ей в самый первый день как она легла, говорю, ну, чтобы разговор начать, противно, мол, в больницах всегда так лекарствами пахнет. А она мне: «я не чувствую ничего». И Софья Владимировна тоже плохо запахи различает, но это от старости уже, а я вот чувствую.

Старуха в углу прошамкала что-то невразумительное.

– Так вот, Нина когда апельсин-то есть начала, до меня из того угла не сразу запах дошел. Сначала апельсином запахло, а потом я чую, вроде как уксусом. Она его доедала уже. А потом она в туалет пошла. Ну, я думаю, окно открыть надо, но Софье Владимировне холодно постоянно, я и вышла. Сыну позвонила, потом невестке, потом с сестрой постовой разговорилась, возвращаюсь – смотрю, Нина в кровати лежит белая вся, как стена вот эта, и зубами стучит. А на одежде у неё кровь – не кровь, что-то бурое, ну, я не сразу поняла, что это. Потом поняла: это кровь тёмная такая. Её, видимо, вырвало ею. Ну, я за сестрой и побежала.