Марина Серова - Две недели до рая

Квартира, где Алена Каменцева провела свое детство, была довольно просторной. Войдя, ты попадал в широкий коридор. Справа стену подпирал небольшой шкаф с зеркалом, а на полу криво лежала лоскутная дорожка, сбитая ногами сотрудников полиции. За шкафом имелась дверь, ведущая в одну из комнат.

Я приоткрыла ее: кровать, застеленная тонким покрывалом, трюмо с пуфиком, потертый письменный стол, пустой подоконник, на котором виднелись круглые ржавые пятна от стоящих некогда цветочных горшков: кто-то забрал цветы после кончины хозяйки. Все чисто и прибрано – это была спальня Нины, в которой Алена навела порядок после смерти матери. Единственное, что не удалось замаскировать уборкой, – это тошнотворный запах, который не перебивал даже выраженный хлорный флер.

– Мать девушки умерла прямо в кровати, – сказал Кирьянов у меня из-за спины, – алкогольная интоксикация. Аспирация рвотными массами. Наши, кто выезжал на труп, говорят, что тут кошмар творился. Ну, ты по запаху понимаешь. Чудовищная унизительная смерть.

Я прикрыла дверь и двинулась дальше. В конце коридор упирался в санузел, а по бокам располагались две двери – одна вела в кухню, другая была бывшей комнатой Алены.

У Кирьянова заиграл мобильный. Он ответил, кивая мне в сторону комнаты: зайди.

– Да, скоро буду. Сводки готовы?

В квартиру вошел Иван, смущенно глядя на Владимира Сергеевича, мерившего прихожую широкими нервными шагами.

– Ваня, стой, не трогай ничего, – крикнула я и достала из кармана пару медицинских перчаток. – На вот.

– Я думал, тут уже все обработали.

– Следствие же не окончено. Может, им еще потребуется это сделать. И найдут наши доблестные криминалисты твои красивые отпечатки.

– Я на лестнице за стену хватался, – испугался Иван, – и за перила.

– Ну все, суши сухари, – засмеялась я.

– Не смешно.

– Извини, ты прав, неудачная шутка, – я толкнула дверь Алениной комнаты. – Посмотрим?

В пустом помещении казалось, что звук отдается эхом в каждом углу. Словно все, что окружало девушку и наполняло ее жизнь объемом, вдруг ушло вместе с ней, и перед нами была не комната, а оставленная на берегу раковина.

Борис Михайлович был прав – свет заливал все вокруг. Два больших окна – по одному на каждую стену – наполняли пространство воздухом и каким-то домашним сиянием. Все вокруг словно сошло с картинки из старой советской книжки. Просто, светло, чисто, и кружевные занавески тихонько колышутся на сквозняке. Низкая кровать застелена таким же покрывалом, как у матери, только сложенным вдвое. Под тахтой притаились тапочки без задников.

Может, Алена не хотела переезжать к отцу из родного дома не потому, что ей было жаль мать, а потому, что ей тут нравилось? Кажется, Качанову такая мысль и в голову не приходила.

У одного из окон стоял письменный стол. На нем лежали тетради и учебники. Даже в отсутствие дочери мать старалась сохранить все так, как было при ней. Берегла письма и рисунки. Не выбрасывала старые альбомы и девчачьи сокровища – вырезки, фотографии, фантики-бантики. Стена рядом с письменным столом была увешана постерами и картинками.

Я махнула Ивану – сфотографируй. Он снова полез в карман за смартфоном.

Я пригляделась. Стихи, рисунки, куча иллюстраций – вырезанных из книжек и нарисованных собственноручно – висели, пришпиленные к обоям швейными булавками.

– Талантливо, – сказала я, – посмотри.

Иван кивнул и навел камеру на один из рисунков.

– Каждый отдельно сфотографировать?

– Да, я потом подробнее посмотрю. Кажется, она любила сказки.

– Борис Михайлович рассказывал, что она их даже писала в детстве и иллюстрировала, – сказал Иван.

Все логично, подумала я, но вслух не сказала. Жизнь не сказка, мама – больной и раненый зверь, куда бежать от действительности, когда так хочется счастья? Хотя бы нарисованного.

– Осторожно, не наступи, – я указала на пол, и мой помощник присел, чтобы сделать снимок – несколько листочков сорвались со своих булавок и валялись на полу у стены.

Снежная королева в ореоле застывшего ледяного пара. Девочка с зажатыми в руках спичками, которая куталась в дырявый платок. На одной из картинок румяная крестьянка в платке держала на руках козленка. На другой Белоснежка брала из рук старухи отравленное яблоко. Еще было несколько фотографий – самой Алены и ее матери.

– Иванова! Заканчивай, – голос Кирьянова сотряс стены. – Мне ехать надо!

– Пошли, – сказала я Ване, – фотографии мне потом перекинешь.

Владимир Сергеевич уже нетерпеливо маячил в дверях, помахивая своей следовательской папкой.

Мы вышли, стараясь ничего не задевать.

– А где чемоданы? – спросила я.

– Чемоданы?

– Ну, они же с парнем уезжать собирались. Ты рассказывал, чемоданы в прихожей стояли.

– А, эти. Криминалисты забрали. Они тебе что, нужны?

– Нет, просто интересно. Что там было?

– Вещи, тряпки. Что еще может в чемоданах лежать?

Кирьянов запер дверь, наклеил новую печать, и мы начали спускаться.

– Так что ты хотела найти? – спросил Владимир Сергеевич, осторожно спускаясь по лестнице.

– Не найти, а посмотреть.

– Устал повторять – зря время теряешь. Семеренко никуда от нас не денется. Ты что, все еще думаешь, что это не он? При всей моей к тебе безграничной любви загадок тут нет. Ночью перед сном голубки поссорились, парень схватил кухонный нож и…

– Господи, да он даже не ночевал в этой квартире!

– С чего ты это взяла? – опешил Кирьянов.

Ответить я не успела – сзади раздался грохот. Это Иван, поскользнувшись на вытертых до гладкости деревянных ступенях, упал и покатился вниз, по пути пытаясь ухватиться за перила.

Кирьянов поймал его на лету под локоть.

– Господи, какой у тебя неуклюжий помощник, Танька!

Иван хмуро поблагодарил его.

– Какой есть, – засмеялась я.

– Фу ты, черт, – парень принялся отряхивать испачканные руки.

В воздухе мелькнул клок волос.

– Стой, что это? – я подхватила на лету падающий комок, похожий на свалявшуюся паутину.

– Волосы чьи-то, – Иван брезгливо дернул подбородком, – выбросьте.

Но Кирьянов и я вышли на свет, чтобы внимательно рассмотреть находку.

– Думаешь, это что-то важное? – с сомнением произнес мой друг. – Просто кто-то на лестнице расчесывался. Волосы темные, тут минимум две соседки с таким цветом волос.

– Да ты посмотри внимательней. Такой клок при расчесывании не выпадет. Видно же – вырван.

– Мне не видно, но, черт с тобой, приобщим. Мало ли…

– Пакетик есть для улик?

– В машине, сейчас принесу.

Когда Кирьянов упаковал волосы, мы с Иваном двинулись в сторону нашей машины. Солнце уже начинало припекать, и я сняла свитер, оставшись в любимой белой футболке. Ваня скользнул по мне взглядом и, увидев, что я заметила, покраснел и отвернулся.