Игорь Заседа - Тайна дела № 963

– Извини, это проба. Сейчас…

– Ты думаешь, вас не подслушивали? – обеспокоенно спросил Серж.

– Майкл заверил, что принял меры. Слушай…

Когда запись закончилась, Серж откликнулся не сразу. Я видел: в нем шла какая-то внутренняя борьба, он не мог придти к согласию с самим собой, и это раздражало его. Но я не стал подталкивать Казанкини, ибо решение, которое ему предстояло принять, должно быть однозначно свободным, лишенным какого бы то ни было давления с моей стороны. Игра снова становилась опасной, и, как поведет себя в этой ситуации Серж, столкнувшись с Питером Скарлборо и Келли вплотную, мне осталось лишь гадать. Ясное дело, я был кровно заинтересован в участии Казанкини, ибо два всегда лучше одного, даже если второй – Серж, никогда в своей жизни не взявший в руки гантели, не говоря уже о том, чтобы походить в спортзал или пробежать марафон. Но голова у него, отдам ему должное, светлая, ум быстрый и прагматичный.

– Сегодня – пятница, я как раз собирался кое-что отстучать в контору… – неуверенно начал Серж, и я понял, что он сдался, и мне стало не то грустно, не то горько, но, видно, все это проявилось на моем лице, и Серж взвился. – Ты что – решил, Серж, – в кусты? – заорал он. – Серж, заруби это у себя на носу, никогда не трусил, и плевал я на твоего Питера с его грязной компанией!

– Тише, на нас оглядываются, – остудил я пыл Казанкини, едва сдерживая рвавшуюся из сердца радость: Серж оставался со мной.

– Плевать! По этому случаю нужно выпить и… успокоиться, – предложил Серж уже нормальным голосом.

– А как же контора? – не удержался я.

– Завтра. Никуда Франс Пресс не денется, тем паче материал о вашем спринтере, о Федоре Нестеренко, прошел с красным грифом. Итак, как мы будем действовать? Да, чуть было не забыл: наш уговор – мы с тобой не конкуренты! – остается в силе?

– Без сомнений!

– И ты выложишь мне новости целиком?

– Да.

– Тогда так: мы поедем на моей машине прямо отсюда…

Федор Нестеренко сдержанно поздоровался со мной, не прерывая методическое складывание вещей во вместительный адидасовский баул с буквами «СССР» на боках. С тех пор как эта известная западногерманская фирма заключила контракт с Госкомспортом, сборные страны экипируются «Адидасом».

Я видел, что Федора мое появление не обрадовало. Чует кошка, чье сало съела, не слишком добро подумал я о парне и решил его не жалеть – мне, признаться, было до слез обидно за Ивана Кравца. В конце концов, рассуждал я, многим доводится уходить от своих тренеров, но это не повод для того, чтобы бить горшки. В любой ситуации должно оставаться человеком!

– Тебе, Федя, привет от Ивана. Желал удачи.

– Благодарю вас, Олег Иванович. Со мной полный порядок, – с каменным лицом отвечал Федор, пряча глаза. (И за то спасибо, значит, совесть не потеряна окончательно).

– Тебя тут прочат в конкуренты Джону. Как считаешь, не преувеличивают?

– Не вам бы задавать такие вопросы, Олег Иванович, небось, и сами спортивного хлеба с солью вкусили. Поживем увидим, пока тренируюсь нормально, Вадим Гаврилович доволен.

Выглядел Федор прекрасно, что и говорить: широко развернутые плечи, мощные, накачанные, как у штангиста, руки с красивыми длинными пальцами, бедра, буквально налитые силой. Только вот в лице его, нет – в выражении лица – в плохо скрываемой нервозности, что ли, в этих глазах, так упорно не желающих сталкиваться прямо – зрачок в зрачок с моими, в жестких складках в уголках крупного, с рельефно очерченными пухлыми губами рта крылось что-то неприятное, непривычное, прежде отсутствовавшее у Федора. Точно Нестеренко затаил какую-то мысль и больше всего на свете боится, как бы кто-то не проник в ее небезопасную для парня суть.

«С чего бы это ему на мир зверем глядеть? – удивился я. – Слава богу, жаловаться грех: квартира в Москве, на улице Горького, рядышком с представительством Украинской ССР, в старом доме с четырехметровыми потолками, жена – не то солистка, не то восходящая «звезда» Большого, чемпион СССР, заслуженный мастер спорта, в славе купается, но держится достойно – без разных там мелких шалостей на таможне с компьютерами да «видиками», и в перспективе – медаль в Сеуле».

– Федя, извини за навязчивость и пойми – я не держу на тебя обиды за Ивана. Ты – мастер, ты сам должен выбирать, какой тренер тебе нужен и нужен ли вообще. Просто ты не вправе забывать, дружище, что ты для Ивана – как сын… наладь с ним отношения, он многого не потребует, ведь знаешь его – чистая душа… позвони, спроси, как живет, о себе пару слов добавь. Поверь мне, он искренне желает тебе добра!

– У нас нормальные отношения, Олег Иванович, – отрезал Федор и с внезапно прорвавшейся злостью добавил, как пощечину отвесил: – И вообще не лезьте вы куда вам не следует! Надоели мне… доброжелатели…

Нам больше не о чем было разговаривать. Я повернулся, чтобы уйти, но тут к нам подоспел Вадим Крюков, наставник Федора. Мы с ним выступали в Мехико, на Играх, почти двадцать лет назад. Дружить не дружили, но, встречаясь, разговаривали как старые товарищи, коим есть что вспомнить да и заодно обменяться мнениями о сегодняшней жизни. Крюков, оставив спорт, быстро прогрессировал по административной линии, организатор он был дельный, его пригласили в Госкомспорт, в управление легкой атлетики, где он отвечал за беговые дисциплины. Но когда несколько лет назад Вадим Крюков, сколотив группку из трех спринтеров-мужчин и двух девушек, бегавших короткие дистанции, переметнулся на тренерскую работу, его шаг многих озадачил – начинать новую карьеру, когда тебе под сорок, согласитесь, не каждый способен. Ведь и место он занимал твердое, хорошо обеспеченное, три-четыре раза в год за кордон с командами или делегациями. Но скептики быстро умолкли, когда его ребята «побежали». Правда, с девчатами Крюкову не пофартило – обе его кандидатки в сборную перестали улучшать результаты, сникли и потом вообще исчезли со спортивного горизонта. Для самого Крюкова, вернее, для его тренерской карьеры это обернулось выигрышем, потому что он смог расширить группу мужчин. А когда к нему переехал из Киева Нестеренко и спустя год улучшил рекорд страны многолетней давности, авторитет Вадима рвануло вверх. Злые языки, правда, поговаривали, что он дружен с кем-то из руководителей Комитета и потому ему повсюду во всех его делах – режим наибольшего благоприятствования. Но я с этими утверждениями не был согласен: Крюков делом доказал, что тренер он стоящий.

– Привет, Олег Иванович! – еще издали, явно желая задержать меня, громко воскликнул Крюков.

Мы поздоровались.

– Ну что, поговорили? – Он быстро, оценивающе взглянул на Федора – без улыбки, строго, пытливо, потом – улыбаясь, впился в мои глаза, в его взоре я увидел немой вопрос-обеспокоенность. – О чем вы тут?