Владимир Голубев - Алмазное лето

– Извините, Василий Прокопьевич, но коли у нас все срослось со сделкой, то, может, мы отпустим ребёнка отдохнуть и подышать целебным воздухом? А сами обсудим, что нам делать с прилетающим заместителем губернатора.

– Конечно. Но у меня будет просьба. Даже не просьба, а так, крошечная просьбишка: найдите Великого, поговорите с ним, он что-то в последние дни растерян. Его надо настроить на деловой лад. Кто станет постигать таинственного Окомира, даже скорее объяснять нам его путанные речи?

– Хорошо, я буду стараться.

– Кстати, я приметил – он тоже гуляет вокруг дома.

– Я непременно составлю ему компанию, – ответила Алёна и изящно, насколько могла, поставила пустую чашку на стол и вышла из гулкого как вокзал терема.

Действительно, филолог прохаживался у восточной стены дома. Алёна догнала его и, поравнявшись, спросила:

– Вы не против, если я погуляю с вами?

Великий посмотрел на неё задумчивыми глазами и кивнул.

Алёна радостно сообщила:

– У меня вот нежданно закончилась работа, потому дышу свежим воздухом и мечтаю улететь обратно домой.

– У вас закончилась работа, а у меня никак не начнётся. У меня такое ощущение, что мы все не скоро отсюда выберемся. Вам так не кажется? – Да вроде нет. Хотя, если честно, предпосылки застрять имеются. Погода и всё такое северное.

Великий неожиданно напрягся:

– Что вы имеете в виду, если не секрет?

– Василий Прокопьевич обмолвился о том, что у него есть какие-то планы на гостей.

– О, всё, не надо…

– Вы тоже хотите вернуться поскорее домой, в Мезень?

– В Мезень.

– Извините.

– Да ничего страшного, я сам когда-то путался с названием, а потом с ударением.

– Так вы неместный?

– Нет, я родом из Подмосковья, учился в Москве. Но женился, когда был здесь на практике, и мы с супругой поселились здесь, практически на краю света. Если идти на север от нашего городка, то начинается Белое море, далее только грозный Ледовитый океан, а на востоке самая настоящая тундра. Этим летом мы с женой хотели выбраться погостить у моих родителей, а после махнуть на тёплое море.

– У меня аналогичные планы. Но, я так понимаю, вам всё портит загадочный Окомир?

– Да, меня, как специалиста по старославянскому языку и мифологии, пригласили с ним поработать. Может, что-то перевести, растолковать. Вы знаете, мы с женой учителя, зарабатываем немного. Архангельская глубинка – это вам не Москва. Потому я и согласился на подработку, взял отпуск и сюда. Хотя, если честно, я знаком только с письменным языком, который идёт ещё от самих братьев-просветителей Кирилла и Мефодия. Все же этот язык был только книжным, а не устным. Потому я и робею немного перед этим волхвом, хотя пока мне все его речи понятны, но письменных источников я ещё не видел, так, одни пустые посулы.

– Считайте, я тоже здесь на подработке и помогаю Бугрину на переговорах.

– В мире так много странного и непознанного, что, наверно, не стоит даже пытаться всё узнать. Я с юности любил слова великого персидского поэта Хафиза: «Коль птица вырвалась из клетки, ей рай везде – на каждой ветке». И, как многие, восторгался её любовью к свободе. Но вот недавно узнал, что зяблик на воле живёт в среднем два года, а знаете, сколько в неволе?

– Конечно не знаю.

– Двенадцать! Вот так, аж в шесть раз дольше. Вот, что дарит цивилизация живому существу и нам с вами.

– Печально или, быть может, радостно?

– Кто знает. Сытая клетка убивает волю.

– Неожиданно.

Желая как можно скорее перевести разговор в нужное русло, Алёна остановилась перед зарослями молодых ёлочек и спросила:

– А где Окомир? Мне бы тоже хотелось с ним поговорить. Я люблю сказки, у меня дедушка их придумывает, поэтому я выросла на волшебных историях.

– В том-то и дело, что я не знаю! Как только я собираюсь с ним поговорить, он исчезает либо умолкает и так далее. Может, сидит как сыч у себя в комнате, или ещё где прячется или ворожит. Не знаю. Хорошо ещё, что у Василия Прокопьевича приличная библиотека и есть где отвести душу, а так бы я здесь давно с ума сошёл.

– Странно. Насколько я поняла из слов волхва за столом, он вышел из леса, чтобы что-то поведать нам, людям. А сам, получается, юлит?

– Пока он общается исключительно с Морозовым и начальником его охраны. Как мне рассказал здешний дворник, Окомир уговорил Морозова спрятать здешнюю часовню, подальше, с глаз домой. Мол, он не может спокойно жить, постоянно лицезря купол с крестом.

– Точно, я когда летела, её не видела.

– Вот мы сию минуту стоим перед ней!

– Не вижу! Где она? Он опустил фантастический защитный экран или скорее надел на неё шапку невидимку?

– Всё банальнее и проще: пригнали с карьера технику, в ближайшем лесу выкопали ёлок, коих вокруг с избытком, и высадили на газон со стороны дворца. Теперь часовню не увидишь, надо искать тропинку.

– Может, сходим к ней?

– Пойдёмте.

Они свернули с широкой дорожки на едва заметную тропинку и, пробравшись сквозь заросли колючих елей, оказались около деревянной часовни в один купол, построенной, по всей видимости, из местной древесины. Дверь оказалась заперта на замок, но над ней висела икона с изображением юного святого, ещё совсем подростка, с крестом в руке. На иконе была надпись: «Святой мученик Василий Мангазейский».

Великий пояснил:

– Часовня освещена в честь сибирского первомученика святого праведного Василия Мангазейского.

– Я не слышала о таком святом. А что такое Мангазея?

– О, златокипящая Мангазея! Первый русский заполярный город, располагавшийся между полуостровами Ямал и Таймыр, предтеча нынешних Мурманска, Салехарда, Певека, Тикси.

– О, слышу про знакомый посёлок Тикси! – не удержалась Белкина и даже запрыгала на месте. – Я там была прошлым летом.

– Так вот, в самом начале 17 века, если мне не изменяет память, ещё при царе Борисе Годунове, основали сей город – для сбора дани и торговли с англичанами и голландцами, которые добрались за Урал, аж до самого Енисея. Туда с купцом, в качестве приказчика, отправился, как пишут в житии, богобоязненный отрок Василий, родом из Ярославля. Случилась кража, и хозяин обвинил его в пособничестве разбойникам. Вася ни в чём не признался, ибо, естественно, был ни в чём не повинен. Тогда купец самолично измордовал его, а затем отвёл к воеводе. Но, говорят, есть ещё одна версия. Якобы купец домогался парня, но тот отказывал, вот тогда торгаш и обвинил парня в преступлении. Воевода Пушкин, видно, был крут и тоже приложил руку к избиению, и вот на Пасху, говорят, этот проклятый лавочник саданул юношу связкой ключей в висок. Парень умер, его тут же и похоронили, и все почти забыли об этом случае. Но со святыми не всё так просто. Прошли годы, и стали в городе являться людям чудеса в месте упокоения паренька. Вот тогда и вспомнили старожилы о несчастном отроке Василии. А сейчас в Сибири он почитается как покровитель охотников и звероловов и первый сибирский святой.