Всеволод Данилов - Банк

– Вы что, не видите?! – взвилась было по своему обыкновению, Яна, но, пересекшись с вошедшим взглядом, осеклась.

– Здравствуйте, Алексей Павлович.

– С кем имею, простите?

– Подлесный Вячеслав Иванович. До недавнего времени – сотрудник ФСБ. Имею пятнадцать лет выслуги. Здесь по предложению Второва. Полагаю, смогу быть вам полезен.

– Второва? Так это вы и есть тихая золотиночка?

– Не понял?

– Не важно. Но насчет службы безопасности у нас с Второвым разговора не было.

– При скупке предприятия без разведки нельзя. А я и разведка, и контрразведка. Так что, если положим полторы ставки, будет в самый раз.

– А если не положим?

– То есть денег пока нет, – догадался эфэсбэшник. Что-то про себя быстро скалькулировал. – Ничего, так начнем.

– Насчет скупки – это Второв проинформировал? Вы с ним давно сотрудничаете?

– Со службой безопасности банка контактирую три года. Оказывал посильное содействие.

– Кто кому? – хмыкнул про себя Забелин. То, что ФСБ давно и небезуспешно проникала в банковские структуры, секрета не составляло.

– Хотя относительно вашей программы специальных вводных не получал. Но, я говорил, за мной пятнадцать лет в ФСБ. У вас был Второв, за вами оставляют особняк, открывают кредитование. Я умею анализировать.

– Ну-ну. А из ФСБ почему турнули?

– Так пятнадцать лет, – невозмутимо пояснил Подлесный.

Забелин выдержал нарочитую паузу, провоцируя собеседника на новые объяснения, но тот, полагая сказанного достаточным, застыл во внимательном ожидании.

– Молчите вы убедительно, – признал Забелин. – Интересно будет посмотреть, как работаете. Подождите пока здесь.

И, опережая готовый сорваться возмущенный поток слов привставшей Яны, пообещал:

– Позже договорим.

Войдя в кабинет, он едва сдержал разочарование – из-за овального стола поднялись всего трое: пятидесятипятилетний богатырского роста мужчина с высоким, увеличенным залысиной лбом – Виктор Николаевич Астахов, Андрей Дерясин и, к совсем уж полному изумлению, Жукович. Длинные волосы его сегодня были помыты и вид в светлом, в крупную клетку пиджаке свеж. За исключением Дерясина, никого из тех бесстрашных фрондеров, что ораторствовали в кабинете накануне, теперь не было. Отсутствовал и Эдик Снежко, и, судя по смущенному виду Дерясина, не случайно.

– Товарищ командир, – ощущая торжественность момента, отрапортовал Дерясин, – команда на сборном пункте собралась. Готовы к движению в походном порядке.

– Вольно. А ты что здесь? – Забелин остановился перед Жуковичем.

– Да пошел он, дипломат херов. Я ему не пацан – задницу лизать. Понимания – с гулькин член, а гонору… Я ему говорю: «Ну ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал». А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.

Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.

Правда, специалистом Жукович и впрямь был приличным, да и остальных хорошо знал – играли в одной футбольной команде.

– Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал?

– Сам вел. В отношении Толкачевой ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, – как всегда по существу доложил Дерясин. – Баландин перед комитетом нас собирал. По теме «Иметь бы мне златые горы».

– А что Снежко?.. – не удержался-таки Забелин.

– Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. – И Дерясин отвел глаза.

– Не рви сердце, Андрюха! – приобнял его Жукович. – Не из-за чего. Он и на поле такой – схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.

«В очередной раз прав Второв – ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь».

– А ты-то почему надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.

– Так он же сказал – голосовал за увольнение, – исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.

– Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? – буркнул Дерясин. – Куда вы без защиты?

– Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. – Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. – Вячеслав Иванович Подлесный. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!

– Гражданин комитетчик. – Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. – Уж как мы рады.

– Да не обращайте внимания. – Дерясин радушно протянул вошедшему руку, высвободил место около себя. – Это у него даже не черный юмор, а диагноз – открытая душевная язва. Когда-то за порнуху из института исключили. Вот с тех пор и числит себя мучеником прежнего режима.

– Салабон ты. – Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. – Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить – главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, – порнография «Лолита» или нет?

– И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом – и прихватили.

– За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся – Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?

– Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.

– Э-э, мужики, брэк! – попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.

– Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! – закричал, брызгая слюной, Жукович. – Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!

– Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева – не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так – цыкнули.

– Да пацаны были! А тут – всей махиной!

– Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.

– Да не тебе, паскуда!..

Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.

– Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…

– Садитесь! И ты, Олег, сядь. – Забелин принял решение. – Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.