Всеволод Данилов - Банк

Люди беспрерывно переходили от группы к группе, что-то выслушивали, потом переходили к следующей группе и там принимались энергично разъяснять то, что сами перед этим услышали. При звуке более громкого голоса вновь затихали и устремлялись поспешно вслед за остальными туда. Нервозность владела собравшимися. Каждый искал уверенности в другом, но не находил.

Единственным оплотом спокойствия виделся угловой диван у входа в зал заседаний. Здесь парил над окружившими его Вадим Вадимович Покровский. Хорошо поставленным голосом он доводил до сведения присутствующих о совместном их с Владимиром Викторовичем ключевом решении, принятом как раз накануне приступа, – о необходимости резкой смены приоритетов, о срочном формировании блока «Ритэйл» в рамках дочернего холдинга. А главное – смелее, объемнее следует использовать биржевые инструменты. И форсировать, форсировать зарубежные займы. Рваться на европейские рынки. Не во всем понятные, но решительные слова привлекали своим таинственным магнетизмом и собирали вокруг него все больше томящихся в безвестности людей.

Другим центром сосредоточения «страждущих успокоения» оказался кабинет Керзона. Вопреки обыкновению последних месяцев, сегодня он был полон народу. Несколько раз с озабоченным видом туда проходил Чугунов с лицом, сведенным непривычной, мучительной, устремленной на всех улыбкой. Это было знаком, и всякий раз, как исчезал он в кабинете Керзона, число людей около вещающего Покровского слегка уменьшалось.

Ждали опаздывающего Рублева. По слухам, с утра он был приглашен в Центробанк.

Вышел наконец и сам Керзон. Рассеянно и благосклонно кивая вокруг, прошел вплотную от сидящего перед чашкой какао Забелина.

– Не узнаешь, Александр Павлович? – окликнул тот.

Керзон скосился, кивнул и устремился дальше, к насупившейся в стороне над очередным балансом Файзулиной.

Демонстративную сухость кандидата в президенты компенсировал бодрый бас слева – к Забелину приближался краснолицый Баландин. Сегодня полнокровный Юрий Павлович был пигментирован сверх обыкновенного.

– Здорово, Палыч, друг старинный, же вуз ан при, бокал клико, – продекламировал Баландин отрывок из порнографического варианта «Евгения Онегина», который за давностью употребления давно уже путал с оригиналом. Поэтому когда на высоких тусовках он при случае сообщал, что знает наизусть «Евгения Онегина», то не больно-то рисковал, – кто додумается уточнить какого.

– И что? Портвешок на жаре помогает?

– А ништяк. Тут, главное, в нужной пропорции холодной минералочкой разбавить. И непременно чтоб «Святой источник». Святое дело святых напитков требует.

– Как сам?

– А чего мне? Где поставили, там и служим – кредитуем потихоньку. Размещаем денежки. Дружку твоему Курдыгову на днях пролонгировали. Не надо бы – да надрывается мужик, поднимает промышленность. Не люди разве, чтобы не помочь?

Забелин сдержал улыбку – подобрала-таки чеченская диаспора ключик к горячему комсомольскому сердцу.

– Папа-то, похоже, совсем плох. Как думаешь, выкарабкается?

Забелин пожал плечами.

– То-то и оно. Тебе хорошо. Из правления исключен. Теперь без права голоса, – позавидовал Баландин. – А тут такой мордобой образуется. И главное – все непросто.

Взгляд его тоскливо метался меж Керзоном и Покровским.

– Сигареткой угостите? – К ним подошла Файзулина. Следуя поветрию, введенному Второвым, она добросовестно пыталась бросить курить и перестала покупать сигареты. Теперь ежедневно работники бухгалтерии сбрасывались на лишнюю пачку. Файзулина затянулась благодарно, кивнула насмешливо на угол, где оживленно жестикулировал Покровский: – Как вам картина? Сталин, вспоминающий перед пионерами о последних уединенных мечтаниях с тяжелобольным Ильичом. Примеряется, сука. – Она глянула в лицо Забелина, не увидела достаточно живой реакции, что-то припомнила, насупилась и неловко отошла.

Забелин горько про себя усмехнулся – похоже, водораздел меж присутствующими был проведен.

– Алексей Павлович, – к ним подошел охранник, – там вас сотрудник просит выйти. Говорит, очень срочно.

Забелин посмотрел на настенные часы: двадцать минут третьего, до истечения срока подачи заявки на аукцион оставалось два часа сорок минут. Должно быть, это Клыня. Прознал, что правление откладывается.

– Все дела, – неохотно отпустил его Баландин, вслед за Забелиным глянув на часы, словно надеясь увидеть на циферблате ответ на мучившие его сейчас вопросы.

Клыня сидел за столиком в эркере, обустроенном на площадке между этажами. При приближении руководителя он нервно вскочил. На столе лежали два приготовленных конверта – побольше и поменьше, листок бумаги, ручка.

– Переживаешь?

– Не каждый ведь день. – Клыня утер пот большим платком. – А вдруг да где прокололись?

– Не дрейфь, Юра, пробьемся, – Забелин вернул ему лежащую ручку, вытащил свою. – Счастливая.

Кивнув понимающе, Клыня демонстративно отошел к лестнице.

Забелин, готовый вывести задуманную цифру, задержался.

Вчера перед сном он в последний раз разговаривал с Жуковичем. Тот звонил из ресторана, был шумен. По заверению Жуковича, «ФДН» хоть с аукциона и не снимается, но максимальная сумма, на которую собирается пойти, два миллиона рублей.

– И то, – заверил он, – это с огромным запасом. На самом деле рассчитывают взять халявно – как и мы, второй компанией – за триста тысяч. Информация точная и свежая. – Он сделал многозначительную паузу, одновременно намекающую и на источник, и на то, что доносящийся в трубку шум – это не какая-то богемная пьянка, а гул рабочего места, где, собственно, и бдит он, Жукович. – Хотя я бы все-таки чуть подстраховался, – добавил он. – Для полной, так сказать уверенности, накинь еще сто-двести тысяч. Может, даже до двух с половиной. Просто чтоб в голове не держать.

Забелин все мешкал. «ФДН» работает на «Балчуг». А «Балчуг» сидит на площадях института и спит и видит, как бы побыстрей его сжевать. Даже на чистый криминал идут. Вспомнил и горячий шепот подозрительного потомка железного Феликса: «Только не вздумай передовериться».

Внизу, у входной двери, возникло оживление – приехал Рублев. Следовало поторопиться.

Поколебавшись, он поспешно вывел «шесть миллионов», подумав, добавил «пять тысяч». (В конце концов, миллион долларов за сорок процентов – это невесть что. А там, глядишь, удастся второй компанией подешевле взять.) Вложил листок в маленький конверт, заклеил языком, вложил в больший, заклеил и его, расписавшись поспешно в трех местах по линии склейки.

– Юра, – Клыня подошел, принял переданный конверт и, торопясь, принялся запихивать его в узенький запасной карман, – держи. И дуй к Жуковичу. Да не дрожи ты так. Все по плану. В шестом часу конверты вскрывать будут? Сразу жду звонка о победе – специально мобильный включу. – С Богом, – подтолкнул он нервничающего подчиненного и шагнул навстречу поднимающемуся Рублеву.