Дмитрий Вересов - Тихий Дон Кихот

Только сейчас она заметила, что стоит с раскрытым зонтиком, точно защищаясь им от ругательств и угроз. Аня осторожно, чтобы не щелкнула спица, сложила его. Зонтик превратился в подобие оружия, правда, очень мокрое подобие.

— Если бы не Миша, вы бы завтра уже лежали мордой в пыли, — сказал кто-то из дальнего угла. — А потом бы всех нас за собой потянули.

— А-а то нет! — отозвался «акающий». — Не стали бы нас отма-азывать, всех бы за собой потянули, по общему списку. Выходи, менты, строиться! Спра-ава по одному, с вещами, ма-арш…

— Только не об этом речь, — послышался голос Корнилова, показавшийся Ане чужим.

Совсем рядом за дверью она услышала выдох одного человека и вдох другого и вздрогнула от соударения человеческой кости. Тут же послышался звук второго удара, напоминавший хлопок по одежде, правда, заполненной плотью, всхлип второго человека и шум падения большого, грузного тела.

— Гниды… Твари…

— Правильно, Миша. Мочить этих сук… Но не здесь.

Кто-то стонал, пытался ползти, шарил рукой по стене с той стороны, словно искал Аню. Еще одно сдавленное болью мычание слышалось в глубине зала.

— Хватит корчиться, — сказал Корнилов. — Больше вас бить никто не будет.

— Ты мне слома-ал… лицо, — жалобно пропел один из провинившихся.

— Нет у тебя лица, — резко ответил Корнилов. — Ты же оборотень. Возьмешь себе другое, не такое хлипкое. Выбери себе матерое, со звериной скулой, с волчьим оскалом. Свои человеческие лица оставьте дома, обращайте их к женам, детишкам. А на охоту надевайте песьи головы. Куда тебе было с такой ряхой, правильно Серега сказал, на быка выходить. Именно лоха тебе доить, с мелких торговцев по шерстяному носку в неделю собирать, по пучку укропа с ящика…

Было слышно, как Корнилов ходит между неподвижно сидящих или стоящих людей. Только на полу еще постанывали и шевелились, пытаясь подняться.

— А Митрофанов на хорька похож, — сказал кто-то. — Ему только кур душить.

— Са-ам ты… — плаксиво отозвались снизу.

— У нас должен быть единый, коллективный разум, — продолжил Корнилов. — Чувство стаи, волчье братство. Только в этом случае стая легких, подвижных, не обремененных собственностью хищников может затравить даже такого мастодонта, как… Горобец. Дойдет и до него очередь, никуда он от нас не денется. Объявим и на него охоту… Никого мочить мы не будем. В семье, как говорится, не без урода. Научимся еще правильно подбирать кадры…

Аня почувствовала, что Корнилов говорит, уже обдумывая дальнейшие действия.

— Я хочу, чтобы мы решали все не большинством, а общим одобрением, согласием. Тогда не будет скрытых обид, оппозиций…

— То есть консенсус нужен, — встрял кто-то грамотный.

— Вот именно, — согласился Михаил. — Каждое наше решение должно быть одновременно и общим, и личным решением каждого из нас. Я предлагаю вам поступить с ними так, чтобы никто из нас не испытывал потом страха за свою жизнь, за свое здоровье, за благополучие своих семей. Ошибка, глупость, жадность — это не предательство. А потом мы научимся. Потом все будет по-другому. Какие наши годы… Отмазать их у нас не получится, да и засвечиваться сейчас нам не стоит. Короче, нужны хорошие деньги, чтобы Митрофанов и Ропшин хорошо где-нибудь отсиделись… С Перейкиной пока дело затягивается, но, думаю, это временные трудности. Это дело мы доведем до конца.

— Так Перейкина, вроде, глубоко ушла на дно. Мы уже по всем каналам ее искали. По агентурным и официальным. Разве что в Обводный еще не ныряли. А что, Миш, есть какие-нибудь серьезные зацепки?

Аня не услышала, но почему-то почувствовала, как уверенно Корнилов кивнул кому-то невидимому. Песьей головой…

Аня попятилась, боясь повернуться спиной к страшной двери. Ей казалось, что стоит задержаться на минутку, и она непременно попадет туда, как в страшную мясорубку. Ноги слушались плохо. В висках стучало, и щеки почему-то стали нестерпимо горячими. Ей было стыдно. Ужасно стыдно за то, что она ничего не поняла раньше. Жутко от того, что она не узнавала голоса своего мужа. Страшно до дрожи, что Корнилов действительно способен выдать своим шакалам несчастную Светлану. А значит, и родители, мама и папа оказываются под угрозой.

Она все отходила спиной и отходила. А потом как будто очнулась и мелкими вороватыми шажками побежала в дом.

Она ворвалась в ванную и тут же закрылась на задвижку. Она просто представить себе не могла, как разговаривать с Михаилом и смотреть ему в глаза. Потому что в таком состоянии, в котором она сейчас находилась, его первый вопрос будет звучать так: «Что с тобой случилось?» Вести себя, как ни в чем не бывало, не получится. Она для этого недостаточно хорошая актриса. Может быть, в другой ситуации она бы и смогла. Но сейчас сердце стучало так, что унять его без помощи бригады врачей интенсивной терапии было бы нереально.

Она стала набирать ванну. Сейчас она туда заберется и с Корниловым будет разговаривать только через дверь. А потом… Потом она придумает что-нибудь, обязательно придумает. А как же иначе?

Как он сказал? Митрофанов и Ропшин? Она же уже слышала эти фамилии! Ну конечно! Ведь о них говорил Санчук! Это те менты, которые на него наезжали! А Корнилов-то хорош. Он ведь все знал. И так блестяще провел свою партию. И другом так убедительно притворялся. Да не может такого быть! Быть такого не может! Мишка? Ее любимый! Человек, которому она полностью доверяла!

А может быть, все не так? Ну как она так про него подумала! Первая от него отказалась! Может быть, он только делает вид, что с теми. А зачем иначе он честно помогал увезти и спрятать Перейкину? Ведь не мог же он от себя самого ее прятать! Значит, он ее и не выдаст. Просто пошлет их по ложному следу. Ну конечно! Корнилов, ее Корнилов не может совершить подлость. Да! А она-то мужа своего испугалась!

Аня скинула одежду. Повесила. Джинсы сорвались с крючка. Она повесила их опять. И опять ничего не получилось. Она попыталась снова. Они вновь, как заколдованные соскользнули на пол. Она с тупым упрямством подняла их, но потом заметила, что слишком сильно дрожат руки.

Теплая ванна подействовала успокаивающе. Дрожь понемногу стала проходить. А мысли проясняться.

Почему бы, собственно, ей не поговорить с мужем обо всем открыто? Он ей объяснит. И она постарается понять. И вместе они придумают, как же жить дальше. Ведь они — это единое целое. Не может же правая рука не знать, что делает левая. Кого из них она считает правой рукой, а кого левой, додумать не удалось, потому что она услышала, как во дворе заводятся машины. А через минуту в доме раздались шаги.

— Аня! — позвал Корнилов. — Ты где?

— Здесь я, — ответила обреченно Аня. — В ванной лежу.

Дверь дернулась. Потом в нее постучали.