Марина Болдова - Кольцо блаженной Августины

Калашин узнал об этом от следователя райотдела, который и переслал ему заявление по факсу. Документ был составлен грамотно, но эмоционально, и Калашин между строк уловил неподдельный страх. А прочтя фамилию в конце текста, тут же поднял анкетные данные женщины и понял – нет, не кляуза. В двадцать шесть лет, будучи матерью пятилетнего ребенка, имея кандидатскую степень по биологии, паниковать без оснований не станешь. Задело же Августину Самуиловну Бенц грубое обращение участкового с ней и сыном во время визита к ним в квартиру. Если коротко – бесцеремонное вторжение Куценко без повода и хамски наглое «А что, нельзя?» заставили ее насторожиться. А при напоминании, что осматривать частную собственность тот может только с санкции прокурора, Куценко лишь «отодвинул» женщину в сторону «огромной ручищей» (вот они, эмоции) и «продолжил продвигаться» в глубь квартиры. По пути зачем-то постучав по кирпичам старинной печки, «один бок которой выступает в просторный холл», заглянув на антресоли («складная лестница стоит тут же в нише») и кладовку. Игравший на полу детской ребенок был «грубым движением ноги в ботинке задвинут в угол», а ее, Августины Самуиловны, возмущенный возглас прерван насмешливым: «Успокойся, мамаша, ничего с ним не случится! Пацан же!» Перепуганного сына она взяла на руки и «решительно указала» хаму на дверь.

Только через некоторое время, успокоившись, Августина Самуиловна вспомнила, что удостоверение толком не рассматривала, фамилию запомнила, но в отделение полиции, как советуют сами же «органы» при возникших сомнениях, не позвонила. Получается, впустила чужого мужчину к себе в квартиру добровольно. Позже выяснив, что визитер в действительности местный участковый, испугалась, что тот вернется еще не раз (на законных-то основаниях), и написала жалобу.

Как-то так. Очень подробно.

Калашин улыбнулся бы, если б не одно обстоятельство – пятикомнатная квартира в особняке постройки девятнадцатого века, принадлежавшая еще отцу Августины Самуилу Бенцу, ювелиру, на рынке недвижимости оценивалась неприлично высоко. Одинокая женщина с малолетним сыном для «черных» риелторов препятствие вполне устранимое, участковый мог быть в деле. Калашин, собственно, и заинтересовался действиями участкового потому, что в соседнем районе за последние полгода пропали бесследно несколько владельцев дорогих квартир.

Он вчера решил, что зайдет к женщине после службы, все равно дома никто не ждал. Временная (как считал он) подруга Светлана, обладательница пронзительно тонкого голоса и веселых светлых куделек, отбыла в Анапу в свой законный отпуск от службы в банке, не на шутку обидевшись на него, отказавшего ей в сопровождении. Это случилось пять дней назад, до сих пор ни одного звонка от нее не поступило. Калашин был этим обстоятельством крайне доволен. Ему казалось, что отношения с женщиной слишком уж затянулись, настала пора как-то расставаться, ладно бы что-то связывало их, кроме торопливого секса перед сном. Но сама Светлана уходить от него не собиралась, более того, в последнее время часто поднимала вопрос о сдаче ее собственной квартиры внаем, мотивируя тем, что зарабатывают оба мало, и «семейному» бюджету лишние рубли не помешают. Этому Калашин решительно противился, не боясь резких слов и повышая голос. Но подруга упорно вела его к идее совместного проживания, применяя то силу слез, то навязчивую ласку.

Теперь же, после затянувшегося молчания, Игорь очень надеялся, что разойдутся они мирно, безболезненно для обеих сторон и останутся друзьями.

Ох, как не любил он громкие разборки! Со времен своего развода с женой ненавидел! Так тяжко ему далось расставание с любимой целую жизнь женщиной, так муторно-больно становилось от воспоминаний о ней до сих пор… Это была какая-то другая жизнь, возможно в другой параллели, где они встретились случайно, тут же поняв, что нашлись половинки целого, он и она, в мгновение прилепились друг к другу намертво, не оторвать. Долгие шесть лет блаженного неведения… А потом произошло убийство. Она, любимая, родная до дрожащей слезинки в уголке глаз, нежная и страстная, понимающая с полувзгляда, убила его своей ложью. Тем, что случилось при нем, но в другой параллели, сколько еще этих параллельных жизней существует, так их! Кто там в математике доказал, что не пересекаются они? У него, Калашина, пересеклись, перепутались в паутину лицемерия и откровенной лжи…

Вчера он не застал Августину Бенц дома. Стоял перед дубовой двустворчатой дверью долго, названивая в старинный звонок. Догадавшись, наконец, достать листок с жалобой из папки, заглянуть в конец текста, где значился номер мобильного телефона, Калашин набрал цифры на своем. Мелодия была слышна четко, но дверь так никто и не открыл. Тогда Калашин решил, что дамочка просто забыла мобильник в прихожей, а сама ушла, например, погулять с ребенком.

Уже спустившись на пару ступенек, вдруг остановился. Чертова память, не выдавшая ему никаких ассоциаций с фамилией Бенц, зацепилась за номер квартиры, выбитый на медной фигурной пластинке. «Шесть»! Две тысячи шестой год, маленькая девочка с застывшем в горе лицом возле постели мертвого отца Самуила Бенца. Девочка назвалась Августиной! Его, следователя Калашина, первое дело, провальное с самого начала. Естественная смерть больного, в которую он не хотел верить, пытаясь найти спровоцировавшие ее причины. Он раздражал начальство своими домыслами, добивался разговора с девочкой, пусть в присутствии психолога. Все было напрасно.

Калашин позорно забыл ее, Августину, уже на следующей неделе с головой погрязнув в собственном горе – так он расценивал свой развод. Казалось важным лишь это, что там смерть какого-то ювелира и оставшаяся сирота! Когда же закончились все суды и разборки с бывшей женой, он подал рапорт об увольнении. Но ему отказали, направив на службу в другой город.

Вернулся лишь через десять лет. Быстро продав старую родительскую квартиру, отдал половину денег сестре, на остальные приобрел жилье в новостройке. В этой параллели после две тысячи шестого года были лишь работа и случайные женщины. Работа стала смыслом жизни, порой не оставляя времени на личные отношения. «Ты себя убиваешь на службе! Когда же ты, наконец, забудешь прошлое?» – вопрошала Ольга, глядя на него, старшего брата, с материнской жалостью. Ответа у него не было…

Сейчас, ожидая от Куценко оправданий, Калашин вдруг связал воедино давнюю смерть ювелира и нынешнюю жалобу его дочери на участкового…

– Я все выбросил в мусорное ведро! – выдернул его из размышлений низкий голос.

– Пройдемте, – Калашин кивком головы указал на кухонную дверь.

– Мне в мусоре копаться? – зло бросил тот, подчиняясь.

Читать дальше